Жажда боли - Эндрю Миллер

— Вполне, — отвечает миссис Коул. — Но на всякий случай я тоже пойду. Мальчик еще слишком молод и может не разобраться, что к чему, а у Табиты и вовсе никакого соображения.

— Да вы просто царь Соломон в юбке, миссис Коул. Ну а теперь, Сэм, коли хочешь съесть последний кусочек кекса, ты должен нам спеть. Я знаю, доктору нравится, как ты поешь.

— Раз уж это его день рождения, — предлагает Джеймс, — то почему бы нам всем не спеть для него?

Пастор кивает:

— Тогда поем все вместе. Сестрица, не начнешь ли, а мы подхватим?

Дождь прекратился. Когда они кончают пить чай, день уже сияет влажным светом. Все выходят в сад. Пастор осматривает свои желтые розы, сирень и глицинию.

— Надобно будет подвязать побеги, — говорит он.

Дидо завязывает Сэму глаза шарфом и дважды поворачивает его:

— Лови!

Все разбегаются в разные стороны, свистят и кличут Сэма, и лишь одна Мэри, к большому удовольствию Джеймса, кажется, по-настоящему озадачена.

— Это такая игра, Мэри, — объясняет он. — Ты не должна попасться ему в руки.

Сэм, стоя в полуярде от Мэри, чувствует чье-то присутствие, протягивает вперед руки, потом вдруг останавливается, прислушивается, повернув голову набок, разворачивается и бежит прямо к тому месту, где за тюльпанами притаился пастор.

— Он подглядывает! — кричит Дидо. — Как не стыдно, Сэм!

— Это не так, — говорит Джеймс.

Сэм снимает повязку и передает ее пастору. Мальчик смотрит на Мэри. Смеется. Пастор в свой черед завязывает глаза и через несколько минут ловит миссис Коул. Миссис Коул ловит Табиту. Табита, в этот раз на удивление проворная, Джеймса. Джеймс — Дидо. Все раскраснелись и немного запыхались. Табита, миссис Коул и Сэм отправляются в Кау. Дидо скрывается в доме и выходит оттуда с книгой в руках. Протягивает ее Джеймсу, и он узнает: «Жизнь и мнения Тристрама Шенди». Последний том. Они читают ее вслух по вечерам два или три раза в неделю, иногда читает Дидо, но чаще Джеймс.

— Желаете немного почитать, мисс Лестрейд? В саду? — спрашивает он.

— Я думала сначала немного прогуляться и почитать у реки. Джулиус, пойдешь ли ты с нами, дабы уменьшить воздействие на свою фигуру кексов миссис Коул? Я найду тебе крепкие ботинки.

— Воздействие кексов миссис Коул крайне благотворно, моя дорогая, чего я не сказал бы о Лоренсе Стерне.

— Чепуха, братец. Ты хохотал как жеребец, когда Джеймс читал в прошлый раз.

— Подозрительным человеком был этот Стерн. Нет уж, идите вдвоем. Мне и здесь хорошо. Заставьте сестру пойти, доктор. Ее-то фигуре как раз прогулка не помешает. Коли на то пошло, почему бы вам не пойти посмотреть на этого негритянского борца и его жену, а?

Пастор смеется, вынимает из кармана скрученную бечевку. Со двора перед конюшней доносится визг пилы: там что-то мастерит Джордж Пейс. Дидо уходит в дом, Джеймс за ней. Облачко, с минуту покрутившись перед солнцем, плывет дальше. И свет сегодня кажется особенно ярким.

Тропинка, что ведет к дороге, грязная, но под молодыми листочками веет зеленой прохладой. Они идут по берегу друг за дружкой, чтобы не испачкать башмаки. Дидо справляется у Джеймса, как сегодня его нога. Через плечо он отвечает, что в такую погоду лучше, гораздо лучше.

Подойдя к мосту, они переходят дорогу и шагают далее по берегу с другой стороны. Здесь под тенью деревьев лежат плоские камни, коих не видно с дороги. Они и раньше останавливались тут почитать книгу, побеседовать или посмотреть на реку, хотя в этом месте река больше похожа на маленький ручей, чьи мелкие воды текут, извиваясь, по каменистому дну.

Дидо протягивает Джеймсу книгу с заложенной лентой страницей. Тот протирает глаза. Теперь он уже не носит перчаток. Откашлявшись, поднимает взгляд и видит, что Дидо ему улыбается. На секунду Джеймс в который уж раз задумывается над тем, что, возможно, он вводит ее в заблуждение, что, возможно, она ждет, что он заговорит с ней о любви. Неужто она никогда не слышала и не видела, как Мэри выходит из его комнаты? Может, она предпочитает этого не замечать? Но ведь и сам-то он только сейчас начал едва-едва разбираться в своих отношениях с Мэри. В них столько разных сторон, и во многом они вполне невинны. Если он станет ухаживать за Дидо, это не будет предательством Мэри. Да и Мэри, возможно, желает этого.

— Вам не найти место, где мы остановились? — спрашивает Дидо.

— Уже нашел, — отвечает Джеймс и принимается за чтение: — «Оглядываясь на конец последней главы и обозревая все написанное мной, я считаю необходимым заполнить эту и пять следующих страниц изрядным количеством инородного материала, дабы поддержано было то счастливое равновесие между мудростью и дурачеством, без которого книга и года не протянула бы…»

Дочитав до конца, Джеймс закрывает книгу и кладет ее на камень.

— Это не самая подобающая книга, — замечает Дидо. — Однако мне она почему-то нравится. Жаль, что мы закончили чтение.

Джеймс кивает:

— Мистер Аскью высказал мнение, что она была закончена лишь по причине смерти автора. Что он написал бы больше, если б мог.

— Случись мне писать роман, — говорит Дидо, — то, полагаю, именно окончание доставило бы мне больше всего хлопот. Может, так же было и у Лоренса Стерна.

— Вы хотите сказать, что ему было легче умереть, чем закончить книгу?

Дидо смеется:

— Я этого вовсе не говорила. Это уже чересчур.

— Не говорили, верно. Но смерть, без сомнения, и есть конец.

Дидо поднимает брови:

— Не приведи бог братец услышит от вас такую ересь.

Джеймс усмехается:

— Вы не так поняли меня, мисс Лестрейд.

Со стороны деревни раздается одинокий звук рожка.

— Наверное, это представление, — говорит Дидо. — Похоже, начинают.

Немного помолчав, Джеймс предлагает:

— Не хотите ли взглянуть? Я встречал их однажды, прошлой зимой, но самого представления не видел.

Дидо встает, разглаживая платье. У нее милая, грустная и терпеливая улыбка.

— Только одним глазком, — говорит она. — Я не хочу, чтобы мое присутствие оказалось слишком заметным.

— Мы всего лишь постоим у двери. Ничего предосудительного тут нет.

Вновь слышится рожок, как раз когда они выходят на пустую дорогу.

Становится все жарче. Почти все лужи на дороге высохли на солнце. Балаган расположился неподалеку от кабака Кэкстона; его холщовые стены, некогда красные и белые, полиняли и стали теперь кремово-ржавыми. Подходя ближе, они слышат веселые крики и аплодисменты. Они останавливаются у бокового входа, где холст раздвинут и подвязан на обе стороны. Джеймс ощущает знакомые запахи, которые ни с чем не спутаешь: мятой травы, пота, холстины и пива. Хорошо бы рассказать Дидо, как и он когда-то выступал в таком балагане, а Марли Гаммер втыкал в него булавки.