Самый красивый кошмар - Светлана Алешина

— Да ладно, — сказала я, сжимая заветный пакет в руке. — Последние два дня я уже столько раз перемазывалась в нефти, что мне это начинает даже нравиться.

— Ты знаешь, Ирина, время только начало двенадцатого, — сказал Валера Гурьев. — Мы можем пойти еще куда-нибудь погулять. Правда, Костя?

— Ничего себе — только! — возмутилась я. — Меня Володька теперь убьет! Как я ему буду объяснять такое долгое отсутствие?

— Расскажешь ему правду, только правду, и ничего, кроме правды, — торжественно провозгласил Валера. — Между прочим, ничем предосудительным мы не занимались, не считая того, что залезли на крекинг-завод и подрались там с охраной!

— Ну, допустим, — со вздохом согласилась я. — А скажи на милость, как же мы теперь доберемся отсюда до центра города? Да еще при нашем шальном виде!

— Вот именно! — заявил Валера. — Потому-то я и сказал, что время только начало двенадцатого. Последний автобус отсюда в центр города уходит минут через двадцать. И нас в него впустят, несмотря на наш, как ты выразилась, шальной вид!

— Это значит, что не придется идти до дома пешком, — сказала я. — Уже отрадно. Впрочем, объяснения с Володькой все равно не миновать. А ведь мне придется еще просить его сделать анализ вот этого! — я показала пакет.

— Он поймет вас, не беспокойтесь, Ирина Анатольевна. Поймет, простит и все, что вы попросите, сделает! — убежденно сказал Костя Шилов. — Мы же столько времени знакомы…

— Да, это, конечно, аргумент, — не без иронии согласилась я. — Я, видите ли, шлялась допоздна черт знает где не с первым встречным, а с верными старыми друзьями.

Валера только снисходительно улыбнулся в ответ на мои жалобы. Костя Шилов смущенно отмалчивался.

— Кстати, вот еще что, ребята, — сказала я. — Завтра ровно в одиннадцать утра похороны Венглера, гражданская панихида во Дворце культуры «Нефтяник». Как, по-вашему, я должна туда идти одна?

Валера грустно вздохнул и молча потупился. Костя еще больше смутился и пробормотал в ответ, что завтра у него командировка.

— Ну так что же? — не унималась я. — Значит, все-таки одна?

— Ладно, Иринка, не плачь, я с тобой поеду, — смилостивился наконец Валера Гурьев. — Встретимся завтра в одиннадцать около этого ДК «Нефтяник». А до этого я схожу к кое-каким своим знакомым, попробую договориться насчет встречи с аппаратчицей… как ее…

— Наташей Шутовой, — подсказала я. — Сделай это, Валера, пожалуйста! Это очень нужно!

Валера кивнул, глядя куда-то в сторону. В это время мы уже подошли к остановке, возле которой стоял, сверкая огнями и рокоча мотором, автобус, последний в тот вечер. Он должен был отвезти нас в центр города, домой.

Самое постыдное заключалось в том, что утром самым бессовестным образом я проспала. Мой драгоценный супруг был в данном случае не без вины, потому что сразу по моему возвращению он — нет, вовсе не устроил мне сцену ревности, чего я всерьез опасалась, — напротив, был исключительно рад меня видеть, несмотря на столь поздний час. Еще больше он обрадовался сообщению о моих успехах в расследовании этого дела, а на предъявленный мною грязный полиэтиленовый пакет смотрел как на какую-то святыню, бережно развернул его, тщательно стал осматривать на свет. Володька обещал непременно завтра же им заняться, отнести пакет в университетскую лабораторию, его друг Самосадный ему в этом поможет. По словам моего супруга, частицы травы на стенках вполне могли быть марихуаной, и он, Володька, знал способ абсолютно точно это определить.

Однако мой драгоценный супруг непременно, прежде чем отправиться спать, пожелал услышать подробный рассказ обо всех моих сегодняшних происшествиях, включая разбойное нападение на дороге возле проходной с похищением старой телевизионной аппаратуры Павлика и наш ночной визит на крекинг-завод с дракой и погоней. Последним рассказом он особенно заинтересовался и все задавал мне уточняющие вопросы. Володька, между прочим, уверял, что ни сернистый ангидрид, ни азотная кислота не используются ни в одном из технологических процессов переработки нефти, и их нахождение на территории крекинг-завода кому угодно должно показаться по меньшей мере странным.

— Впрочем, химический завод там рядом, — добавил Володька резонно. — Своему человеку стырить оттуда все эти химикалии ничего не стоит.

Я непонимающе уставилась на него, и Володьке пришлось терпеливо объяснять мне, что расположенный в нашем городе химический завод называется «Нитрон» не просто так, а потому, что там производят азотные удобрения, те самые пресловутые нитраты, от которых как черт от ладана бегут все экологи и желающие прожить долгую и безболезненную жизнь, считая их чем-то особенно вредным, губительным для здоровья человека. Однако на самом деле без этих нитратов ни одно растение обойтись не может. Для растений нитраты — это примерно то же, что для животного организма белки, философски пояснил мой супруг. Делают же нитраты, они же азотные удобрения, не без участия азотной кислоты. Так что на «Нитроне» этой, в общем-то, достаточно опасной в обращении жидкости завались, и ее не воруют оттуда канистрами только потому, что в отличие от этилового спирта внутрь ее употреблять нельзя, и, таким образом, простым гражданам азотная кислота на хрен не нужна. И еще Володька разуверил меня в том, что завод «Нитрон» — то же самое, что крекинг-завод, они только расположены рядом, буквально через дорогу, и дыр в их заборах достаточно, чтобы без проблем пронести какое угодно количество реактивов.

— Значит, — сказал Володька, — ты думаешь, что и сернистый ангидрид, и азотную кислоту протащили на крекинг-завод тайно и потихоньку влили в цистерну с нефтью, в то время как она подавалась в реактор?

Над этим предположением супруга я так глубоко задумалась, что начала даже клевать носом от усталости. Заметивший это Володька тут же напомнил мне, что, пожалуй, пора ложиться спать и что ему завтра рано вставать, идти в университет учить студентов, аж к первой паре… Как будто не он донимал меня глупыми расспросами! Мы улеглись, и он тут же засопел, как ребенок, я же еще долго ворочилась с боку на бок, перенапряжение тяжелого дня давало о себе знать, стало причиной бессонницы. В конце концов я все-таки уснула. Володька, впрочем, встал как положено, рано утром. Я последовала было его примеру, сварила ему кофе, отважно сидела рядом с ним, смотрела, как он завтракает, потом проводила на работу, не забыв сунуть ему в карман завернутый в газету полиэтиленовый пакет, который мы нашли вчера. Потом я присела на диван, чтобы тщательно обдумать все свои сегодняшние действия, особенно то, что я могу успеть сделать до того, как надо будет идти на похороны. Но в голову мне что-то ничего не приходило, и я решила, что обдумывать это лучше, лежа на диване: так спокойнее, и наверняка придут в голову умные мысли. Я улеглась на диван и даже закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Когда же я открыла их, свет, льющийся из окна, показался мне слишком ярким для раннего утра, и, глянув на часы, я обнаружила, что время уже близится к десяти. Только бы успеть к началу панихиды! Я была в ярости на собственную слабость, в отчаянии, что не успела сделать ничего путного и зря потеряла бесценное время. Но делать было нечего. Наскоро умывшись и позавтракав, я отправилась на панихиду, впрочем, не предвкушая от этого мероприятия ничего путного.