Туринская плащаница - Клайв Принс

Такова печальная история наших коварных попыток «проникновения, дискредитации и разрушения изнутри» BSTS, которая, помимо развлечения весьма сомнительного свойства, проливает недвусмысленный свет на действия, на которые готовы пойти синдонисты ради того, чтобы не допустить объективных исследователей в свой замкнутый «рай». Для полноты картины давайте рассмотрим реакцию других членов «толпы сторонников Плащаницы» на наши изыскания и работу Николаса Аллена.

В целом они либо проигнорировали их, либо попытались уклониться от ответа. Никаких дебатов на сей счёт среди них не велось. Мирок синдонистов решил просто– напросто – говоря словами Яна Вильсона – перекрыть нам «кислород общественного внимания». Это звучит эффектно, но на деле означает полный отказ от любых дискуссий с нами. С самого начала существования BSTS общество придерживалось политики неучастия в публичных диспутах – даже с теми, кто стоял на аналогичных позициях, хотя ему не раз предоставлялась такая возможность. Признаться, во время проведения публичных акций, таких, как выставка в Национальном музее фотографии, кино и телевидения, неоднократно предпринимались попытки убедить Яна Вильсона, который, хотя и проживает сегодня в Австралии, в тот период находился в Англии, рассказывая о книге «Святая Кровь и Плащаница» и часто выступая в различных телевизионных и радиопрограммах вместе с нами. Отдел музея по связям с общественностью неоднократно приглашал Вильсона принять участие в различных шоу, но его собственные издатели сумели убедить его уклониться от публичных выступлений. Но хотя он в тот период старательно создавал паблисити своей книге, он наотрез отказывался принимать участие в дебатах и отвечать на телефонные звонки в прямой эфир. Однако, несмотря на всё его упорство, его отзывы о нас и наших исследованиях, фигурирующие в книге «Святая Кровь и Плащаница», были настолько резкими, что их смело можно считать клеветой. Хотя мы не имели ни малейших намерений критиковать его книгу, мы были весьма рады возможности высказать ему наши замечания прямо в лицо.

Некоторые его возражения против нашей гипотезы носили явно абсурдный характер. Например, Изабель Пичек, приводя перечень изобретений и художественных находок Леонардо, которые не были воплощены в жизнь, в заключение говорит, что он просто не смог изобрести метод фотографии, который имел бы практическое применение. Пичек, сама того не желая, невольно заявила: поскольку наш метод срабатывает, Леонардо не мог изобрести его… Ян Вильсон отверг наши результаты на том основании, что кровоподтёки, имитированные нами, якобы не имеют ничего общего с пятнами на Плащанице. Однако это – не более чем упрёк в отсутствии художнического опыта, а не контраргумент против нашей гипотезы. Всё дело в том, что пятна были нарисованы. Ян Вильсон был вынужден признать, что натурное изображение фигуры, полученное Яном Вильсоном, представляет собой самый успешный аналог изображения на Плащанице, но в принципе выступил против этой гипотезы, поскольку не мог (или не желал) понять, каким образом отображение пятен крови могло преодолеть расстояние между линзой и льном. Однако Николас чёрным по белому писал в своём исследовании, что кровоподтёки были добавлены позже, от руки. Кстати, аномалии со следами крови на Плащанице, упоминаемые в главе 3 (которые Вильсон и другие критики этой гипотезы обходят молчанием), свидетельствуют, что фальсификатор действовал точно так же.

Но самым странным является тот факт, что некоторые критики из лагеря сторонников подлинности, в том числе и сам Ян Вильсон, в полемике с нами ссылаются на результаты радиоуглеродной датировки, подчёркивая, что, поскольку основным периодом её создания следует считать 1260 – 1390-е гг., а Леонардо родился в 1452 г., мы допускаем элементарную хронологическую неувязку. Но если сами они готовы принять погрешность в 1300 лет, нам просто смешно слышать от них подобные аргументы.

Впрочем, такая сюрреалистическая логика всегда была характерной чертой лагеря сторонников подлинности Плащаницы. Так, например, Ян Вильсон, ссылаясь на донесение д'Арси от 1389 г., являющееся самым ранним документальным упоминанием о реликвии, которая считается известной нам Плащаницей и которая, как мы убедились в главе 2, была признана живописной подделкой ещё более трёхсот лет назад, пишет:

«…ни один сохранившийся документ 1350-х гг. не содержит упоминаний о Лирейской плащанице, не говоря уже о докладах о исследованиях её подлинности, проводившихся в диоцезе. Точно так же нет никаких гарантий того, что Лирейская плащаница и Плащаница, хранящаяся сегодня в Турине, – это одна и та же реликвия. Однако тот якобы «надёжный» факт, что следы Плащаницы можно проследить лишь не ранее 1350-х гг., очень часто приводится как «твёрдое» доказательство её подложности».

В данном случае отсутствие доказательств существования Плащаницы в 1350-е гг. странным образом трансформировалось в доказательство против того, что это – подделка. Но разве сам Вильсон не положил в основу своей аргументации в пользу подлинности Плащаницы тот «факт», что она впервые появилась в Лирее, и не попытался выяснить, как она туда попала (гипотеза о мандилионе и пр.)? Мы вынуждены признать, что подобные двойные стандарты вызывают у нас полнейшее недоумение.

В то же время та же самая критика результатов радиоуглеродной датировки, исходящая не от присяжных синдонистов, – это совсем другое дело. Этот вопрос затронул не кто иной, как профессор Гарри Гоув, изобретатель особого метода радиоуглеродной датировки, применявшегося для оценки возраста Плащаницы. Когда мы возразили, что для фабрикации этой реликвии мог быть использован кусок очень старой ткани, он тотчас выступил в защиту Плащаницы. (Впрочем, Тедди Холл признался, что для него приемлемой является дата ок. 1500 г.)

Помимо этого, другое серьёзное возражение, постоянно выдвигаемое сторонниками подлинности (о нём мы уже подробно говорили в первой части этой книги), заключается в том, что существование Плащаницы подтверждается документальными данными, датируемыми по меньшей мере 1389 г., а вполне возможно – серединой 1350-х гг. Как мы говорили в главе 6, эти даты были отправными точками наших изысканий. Продолжая их, мы установили следующее:

● Не существует прямых доказательств того, что Лирейская и Туринская Плащаницы – одна и та же реликвия. По правде говоря, они считаются тождественными, но никаких письменных или художественных (живописных) свидетельств этого нет. Не сохранилось живописных изображений Плащаницы, датируемых временем ранее 1516 г. Единственное (да и то с натяжкой) исключение – медальон паломника, найденный в Сене, но его датировка вызывает серьёзные сомнения. Его относят к XIV в. только из-за того, что на нём соседствуют гербы родов де Шарне и де Берги.

Даже Ян Вильсон в своей книге, вышедшей в 1998 г., признаёт: «Нет никаких гарантий того, что Лирейская плащаница и Плащаница, хранящаяся сегодня в Турине, – это одна и та же реликвия».

● Как ни странно, Плащаница, о существовании которой было известно многим, не привлекала к себе никакого внимания на протяжении сорока лет, вплоть до того момента, как её приобрёл глава дома герцогов Савойских. В первом издании этой книги мы утверждали, что в этот период Плащаница «исчезла» из поля зрения и вновь была явлена широкой публике лишь в 1494 г., в Верчелли, неподалёку от Милана, где тогда творил Леонардо. Вполне возможно, будут найдены документальные свидетельства её существования, но самое главное заключается в том, что реликвию никогда не извлекали из ларца-реликвария. В издании 1994 г. мы привели обзор всей имеющейся литературы о Плащанице и подчеркнули, что нам не удалось обнаружить никаких свидетельств её существования в период между 1452 и 1494 гг. На основании этого мы пришли к выводу, что Плащаница, показанная верующим в 1494 г., представляла собой не прежнюю Лирейскую плащаницу, а новый вариант реликвии – факт, подтверждающий нашу гипотезу о том, что Туринскую Плащаницу создал Леонардо.