Виолончелист - Юлия Монакова

— Почти полбутылки вина, — призналась Лера сконфуженно. Он улыбнулся.

— Тю, нашла, чем упиваться. Я-то думал, ты там втихаря водку из горла хлещешь… Впрочем, раньше тебя и с одного бокала уносило. Помнишь, в четырнадцать лет ты впервые попробовала ликёр на дне рождения у Наденьки, и потом тебя здорово полоскало в кустах возле дома?

— Фу, — Лера сморщила нос и засмеялась сквозь слёзы, — нашёл, что вспомнить… Такой компромат! Теперь мне придётся тебя убить.

— Убей, — он хотел произнести это таким же шутливым тоном, а получилось как-то слишком серьёзно, и улыбка медленно сползла у Леры с лица.

И вот что с ней делать, с этой косоглазой дурындой?! Макса раздирало на части от противоречий. То ли поцеловать её сейчас — так, чтобы губам стало больно. То ли и вовсе придушить… Но, несмотря на то, что это было два самых заветных его желания, он понимал: ни то, ни другое невозможно. Нельзя.

Чёрт, да почему нельзя-то?! Кто эту чушь придумал?

Он взял её за подбородок и повернул лицом к себе, внимательно рассматривая, словно вспоминая после долгой разлуки. Лера затихла в его руках, только взволнованно хлопала мокрыми ресницами.

— Ты… так странно смотришь, — сказала она осторожно.

— Мне ни с кем никогда не было так хорошо, как с тобой, — проговорил он задумчиво, не сожалея, не упрекая, а просто констатируя факт. — И так плохо — тоже.

— Я… скучаю по тебе, — призналась Лера несмело. — Очень скучаю…

Она протянула руку и погладила его по лицу — ласково и робко, деликатно, точно спрашивая разрешения на большее. И в этот миг у обоих словно отказали тормоза…

Их буквально швырнуло друг другу. Отчаянно, безнадёжно, необратимо. И ничто теперь не могло их расцепить. Макс сжал её в объятиях так, что стало больно рукам. У Леры по щекам продолжали течь слёзы, но плакала она не от боли. Точнее, не от физической боли.

— Пойдём, — задыхаясь в тесном кольце его рук, выговорила она, кивая в сторону подъезда, — пойдём домой…

“Домой”. Для неё это был дом. И для Андрея тоже. Но не для Макса…

— Дура косоглазая… жестокая китаёза… что же ты натворила с нами, что ты сделала с двумя мужиками… вырвала сердце у одного, принялась за другого… — лихорадочно шептал он, в каком-то исступлении целуя любимое лицо, солёное от слёз.

— Пойдём, пожалуйста, — она потянула его за руку. — Я очень тебя прошу, цыган. Пойдём со мной.

Наверное, Макс был глубоко испорченным и беспринципным типом. Во всяком случае, после всего, что произошло между ним и Лерой, меньше всего его волновал весь этот ханжеский пафос: ах, как можно! В квартире друга! С его женой! На их супружеском ложе!…

Да, он прекрасно понимал, что с точки зрения морали их поступок омерзителен, как ни крути. Лера изменила мужу. Макс переспал с женой лучшего друга. Это не было ошибкой, минутной слабостью или заблуждением. Они оба хотели этого, оба были в здравом уме и твёрдой памяти, разве что чуть-чуть нетрезвы, оба получили от этого удовольствие. Так какая, к дьяволу, разница, где это произошло, если оно не могло не произойти?! Если бы Макс с Лерой решили не осквернять семейное гнёздышко и поехали в какой-нибудь отель, ничего не изменилось бы. Измена осталась бы изменой, предательство — предательством.

Но он готов был ответить за всё. Заплатить любую цену, принести любую жертву… только бы больше никуда и никогда не отпускать Леру. Быть с ней. Дышать ею. Любить её…

Да, конечно, он ощущал незримое присутствие друга в квартире. Он прожил с Андреем бок о бок несколько лет и прекрасно знал все его бытовые привычки, помнил запах его любимого парфюма и марку крема для бритья, да чёрт возьми, он знал даже, какие Андрюха носит трусы! Сейчас, оказавшись у него дома, по этим многочисленным мелочам, которые выхватывало зрение или обоняние, Макс понимал, что друг был стабилен и постоянен в своих пристрастиях. Андрей вообще, сам по себе, был стабильным, основательным, надёжным и постоянным…

Но факт оставался фактом — гром не грянул среди ясного неба, когда на этой самой пресловутой супружеской кровати Макс делал с Лерой то, о чём мечтал все эти годы. То единственно верное, единственно правильное, что могут делать мужчина и женщина, которые почему-то не умеют друг без друга даже дышать.

Всю свою нерастраченную нежность, весь пыл, весь огонь Макс обрушивал сейчас на Леру, потому что в одиночку ему было не справиться. Ему страшно было поверить в то, что это всё происходит с ним не во сне, а на самом деле. И в то же время, как реально было всё происходящее! Как пронзительно и остро оно ощущалось, какими горькими и сладкими одновременно казались на вкус губы любимой женщины, противной, несносной китаёзы, жизнь без которой, как оказалась, пуста и бессмысленна…

Совершенно, абсолютно бессмысленна.

В щель между шторами медленно просачивался рассвет.

Макс в полудрёме лежал на животе, а Лера водила пальчиком по его спине, вырисовывая там какие-то затейливые невидимые узоры. Ему было очень хорошо сейчас, не хотелось двигаться, что-то говорить, выяснять… только бы лежать вот так вечно и умирать от блаженства под её нежными пальцами. Но она вдруг приподнялась и легла на Макса сверху, прижавшись грудью к его спине — накрыла, обвернула собой, словно одеялом, и крепко обхватила руками. Затем поцеловала его в висок и грустно вздохнула. И столько красноречия было в этом вздохе!..

— Почему ты до сих пор не женился, Макс? — спросила она.

— На ком? — он пожал плечами.

— Ну, мне кажется, с претендентками на твоё сердце проблем быть не должно…

— Это ты кокетничаешь сейчас, Лер? Хочешь, чтобы я сказал — не женился потому, что до сих пор тебя люблю? Ты и так это прекрасно знаешь.

Она прижалась щекой к его затылку и ничего не ответила.

Наученный горьким опытом их недолгих отношений, Макс опасался заводить разговор о будущем, строить какие-то планы. Но разговор этот был так же необходим, как и неизбежен.

— Ты разведёшься с Андреем? — спросил он. Лера невольно вздрогнула.

— Развестись? — испуганно переспросила она, явно застигнутая врасплох.

— Расслабься, — хмыкнул он. — Я просто проверял, не подменили ли тебя, случайно. Но нет, это всё та же продуманная и рациональная Лера, у которой вся жизнь распланирована на миллион лет вперёд… Я знал это. Ты не можешь просто нырнуть с головой в любовь, как в речку с обрыва, и забыть обо всём. Ты не способна на спонтанные поступки, всегда дотошно взвешивая “за” и “против”, и эти твои расчёты бывают абсолютно безжалостными. Но… с людьми, с живыми людьми так нельзя, китаёза, пойми! Это далеко не всегда срабатывает… Люди не игрушки.

Трудно было разговаривать, не глядя Лере в глаза. Он осторожно пошевелился, отодвигая её, и сел на постели.

— Ты полагаешь, что вся моя жизнь подчинена только голому расчёту? — спросила она.