Сотник. Кузнечик - Евгений Красницкий

Но сейчас Роман должен был признать, что дядя Журавль сделал его, как котёнка. Точка зрения Сан Саныча была отнюдь не новой, и сказать, что Рафик наслушался сейчас откровений, было нельзя. Но напор страстей, исходивший от их бывшего пациента, оказался столь мощным, что здравый смысл начинал пробуксовывать, уступая вызванным разговором эмоциям. Справляться с такими потоками «потусторонних энергий» Рафик умел и обычно отметал навязанные эмоции без труда, но вот сейчас это почему-то не получалось. Так что к своему первому фиаско пришлось добавить и второе: бывший боярин погорынских болот задел Рафика за живое, плотно насадил на крючок и не отпускал.

Максим Леонидович, видя, а главное, понимая причины плохого настроения своего ученика, также хранил молчание, давая ему немного повариться в собственном соку. Наконец показалось знакомое здание клиники, где они с профессором работали последние полгода. Водитель, рабочий в гараже Журавля, на прощание улыбнулся, махнул рукой и укатил обратно. Профессор и ученик остались недалеко от входа в госпиталь, не спеша заходить внутрь.

– Ну и как тебе под настоящим артобстрелом? – легко, но нисколько не обидно поинтересовался у Романа Максим Леонидович.

Тот что-то про себя пробурчал, направился было к парадному подъезду клиники, но потом вдруг развернулся к наставнику.

– Максим Леонидыч, а вот то, что боя… В смысле, дядя Журавль говорил – это правда?

Профессор внимательно посмотрел на своего аспиранта. Тот, похоже, уже начал отходить от выплеснутой на него точки зрения, но разобраться самому ему было трудно. В другое время профессор, пожалуй, заставил бы его анализировать самостоятельно, но сейчас этого делать не хотелось. Максим Леонидович вынужден был признаться себе, что Сан Саныч Журавль задел и его самого. Ученику тем более следовало помочь обрести точку опоры, а дальше он и сам справится.

– Что именно? – переспросил он ученика.

– Ну, про Западную Украину.

Профессор неопределённо пожал плечами.

– Потап Фёдорыч оттуда. Про него что скажешь?

– Да ну, – засомневался Рафик.

– Вот и я говорю: «Да ну», – улыбнулся Максим Леонидович. – Половцы, хазары – это не народ, что живёт на какой-то территории, и даже не национальность. Это идея, которая живёт в головах. У нас и своих половцев хватает, и было бы очень неплохо удержать их от войны.

Рафик кивнул, соглашаясь.

– А про князей – правда?

– Правда, конечно, хотя и не вся правда, – профессор кивнул каким-то своим мыслям. – Всегда есть точка зрения другой стороны. Вот, к примеру, есть простой… ну, скажем, главврач больницы или директор школы, или еще какой-нибудь человек, облечённый толикой власти. Предположим, горит мужик на работе, лбом бьётся, старается, с высоким начальством ругается, добивается чего-то. Как ты думаешь, много народу это оценит?

Рафик пожал плечами.

– Вряд ли, – продолжил профессор, не дождавшись ответа. – Народ не оценит. Он искренне полагает, что этот главврач ночь должен не спать – а вдруг чихнёт кто-то? А к директору этот народ в кабинет вваливается – почему вы мою кровиночку не воспитали? Он же мать не уважает, отцу последнюю пол-литру разбил!

Рафик несколько ожил и чуть улыбнулся.

– И думаешь, – продолжил Максим Леонидович, – говорить с этим народом – пользу принесет?

– Нет… – Рафик наконец включился в разговор. – Объясняешь – значит, оправдываешься. Оправдываешься – значит, виноват.

– Верно, – согласился профессор. – Виноват – значит, он недодал. Но это полбеды, а вот то, что он недодал мне, это в глазах обывателя страшнейшее преступление. «Он не смеет мне недодавать, не для того его на этот пост поставили!»

Рафик кивнул – знакомо…

– И ничего этот начальный человек сделать не может, – профессор невесело усмехнулся. – Больше того, любая уборщица, которая требователям сочувственно улыбается и сладко поёт, может репутацию этому человеку разрушить в два слова. А для того, кто делает, репутация дороже жизни.

– Власть, она в чужих глазах? – вспомнил Роман слова Журавля.

– Именно. И коллеги такого человека не защитят. Один метит на его место, другого он работать заставил, а третьему просто жить мешает. Что это означает? Вот это уж ты знать должен.

– То, что народ считает власть чужой? Что бы она ни делала? А ещё другая власть всегда лучше. Какая – неважно, главное – не эта.

– В точку! Но тогда почему народ удивляется, что он сам для власти становится чужим? В какой-то момент главврач плюнет и за взятку будет лечить прыщ на заднице у дуры в норковой шубе, махнув рукой на бабушку, которая всё равно всем недовольна. А директор школы за ту же взятку вытянет мажора на медаль, забросив умничку, у которого родители, кроме неприятностей, ничего не доставляют.

– Но это же неправильно?

– Конечно, неправильно. Но, на данный момент, достаточно, что это мнение другой стороны и оно обосновано.

– А как правильно?

– Ты хочешь, чтоб я тебе дал ответ на вопрос, который никто не может решить последний десяток тысяч лет? Знаешь, я на протяжении жизни прожил при трёх системах. Жил при социализме. Чего уж там, жил при коммунизме. Теперь живу при капитализме. Ни одна система вопрос окончательно не решает. Решение всегда только частичное.

– А что делать?

– Искать. И знаешь, мой опыт говорит о том, что во время поиска лучше думать жопой, чем пылким сердцем.

– Ключевое слово тут «думать»?

– Нет. Ключевое слово тут – «компромисс».

Декабрь 2012 года – декабрь 2019 года