Шериф - Дмитрий Сафонов

— Я знаю… — Она помолчала и потом добавила, таким тоном, словно речь шла о чем-то очень важном: — У него растут усы. Значит, он еще человек.

Шериф неловко улыбнулся, подсадил Лену в машину и стал обходить капот, чтобы сесть за руль. Когда он пересекал лучи фар, на стене дома промелькнула его большая тень.

«Все в порядке, — подумал Пинт. — Это просто моя пациентка. Они все — мои пациенты. А сам я — второй Наполеон. Все в полном порядке, Оскар Карлович! Разве не ты сам этого хотел? Разве не ты сам так сюда стремился?»

* * *

Микки стоял у окна второго этажа, вглядываясь в непроглядную мглу, надвигающуюся на город с юга, со стороны заброшенной штольни. Этот город был отмечен проклятием, и, значит, он должен исчезнуть. Навеки.

Но это уже не его забота. Он послан за тем, чтобы найти ЦЕЛЬ. Вот его главная задача.

Когда он пробирался сюда, в магазин, ЦЕЛЬ ненадолго показалась, сверкнула в голове яркой вспышкой. Но сейчас она снова скрылась. Сколько он ни всматривался в город (если только можно всматриваться с ЗАКРЫТЫМИ глазами, он нигде не мог обнаружить ее мягкого зеленоватого света. Это сердило Микки. И… пугало.

Но больше всего его сердило и пугало то, что он МОЖЕТ сердиться и пугаться. Видимо, он подцепил у низшего разума опасную болезнь — эмоции. Они передались ему по наследству от прежнего хозяина тела. Хотя… Называть его прежним было пока рано. Микки постоянно ощущал присутствие маленького ублюдка. Не то чтобы он сильно мешал ему: он затаился и сидел, как мышь в норе, но Микки слышал, как эта мышь тихонько скребется под половицами, и достать ее оттуда было невозможно. Пока невозможно. Микки выжидал момент, когда маленький ублюдок высунется из норки хотя бы наполовину. Тогда он прихлопнет его, разотрет, размажет…

Он замер. Снова эмоции. К чему они? Он должен быть рациональным. Он должен все точно рассчитать, потому что ОБЯЗАН справиться с задачей.

В комнате, служившей Рубиновым спальней, горел-яркий свет, и на темном стекле он увидел свое отражение. Высокий, мощный, широкоплечий. Сейчас — в той системе единиц, которую использовали представители низшего разума, — его рост составлял метр семьдесят пять, но силы в нем было гораздо больше, чем у молодого мужчины того же роста. Причина в том, что кости росли медленнее, чем мышцы, они заметно отставали, хотя Микки разгонял реакции в них до предела. Но переступать его было опасно: кости могли не выдержать силу мышц и переломиться при чрезмерном усилии. Микки осмотрел себя и остался доволен. Он застегнул зеленую куртку, взятую с большим запасом: по его расчетам, одежда будет ему впору еще как минимум два часа… Двух часов ему должно хватить.

Он снова закрыл глаза. На оборотной стороне век он увидел четкие образы, транслируемые огромным черным псом. Собака Баскервилей… Эти странные слова возникли в мозгу непонятно откуда, донеслись, словно слабый писк из-под половицы.

«Мышь дает о себе знать! — ехидно усмехнулся Микки. — Что такое „собака Баскервилей“? Выйди, расскажи-ка мне, дружок!»

Молчание. Больше ни звука. Маленький ублюдок затаился.

Микки увидел, как свечение из штольни становится все ярче и ярче, из жерла быстро выскакивают лесные зверьки: черные, будто покрытые мазутом. «Вот только они не совсем зверьки! — злорадно подумал Микки. — Точнее, они совсем не те зверьки, на которых можно охотиться! Они сами будут охотиться на вас».

Он присмотрелся внимательнее. Пес тащил к жерлу штольни обезглавленное тело. На левой руке тела белела повязка.

«Не забудь про голову!» — отдал мысленный приказ Микки, но это было лишним. Светящаяся черная жижа — мыслящая материя — сама знала, что делать. Она разберет тело на молекулы и снова в точности воспроизведет их последовательность, вдохнув в мертвый белок новую, пусть и очень недолгую, жизнь. Заложит в голову примитивную программу, и оживший труп будет выполнять задачу до тех пор, пока не развалится окончательно. Произойдет это с первыми лучами солнца, но ведь до рассвета еще далеко, не так ли? Рассвет озарит уже вымерший город.

Микки ощерился. Почти все его зубы выпали, не выдержав быстрого роста. Они забирали очень много кальция, который был необходим костям скелета, поэтому Микки отключил поступление кальция к зубам. Он же не собирался ничего жевать. Зачем ему зубы?

Однако кроме зубов он увидел еще кое-что. То, чего совсем не ожидал увидеть. То, в чем не было никакого смысла.

На верхней губе пробивались усы. Микки подергал их. И снова мысль — явно чужая, от нее прямо-таки воняло маленьким ублюдком! — промелькнула в его голове. Жаль, что они не черные, а рыжие. Он услышал тихий детский смех.

Микки зарычал и в бешенстве затопал ногами. Зачем ему нужны эти дурацкие усы? Какой в них прок?

Как можно расходовать драгоценную энергию, каждый гран которой на счету, на какие-то волосы? Он не мог этого понять. Практическая ценность усов была ничуть не больше, чем польза от большого пуза, чей обладатель лежал внизу, на прилавке. Лежал именно так, как сам того хотел. И Микки тут совсем ни при чем. Он престо подсказал эту мысль жене, заставил сосредоточиться на этой мысли, и старуха с радостью за нее уцепилась. Она даже что-то напевала, пока делала это. А потом — он передал самую яркую мысль пузатого старухе, и она задрожала, выпустила из глаз лишнюю жидкость (на языке примитивного разума — заплакала, зачем? рациональнее было помочиться) и тоже все сделала как надо. Все правильно, свидетелей оставлять нельзя.

Но… Проблема заключалась в том, что один свидетель сидел внутри него. И Микки никак не мог до него добраться.

Он в ярости разбил стекло кулаком и выпрыгнул на улицу, как гигантский кузнечик. Мощные мышцы мягко спружинили, но кости и связки тут же послали в мозг тревожный сигнал: «Поосторожнее, парень, если не хочешь ползти, пока мы не срастемся!» Он не хотел.

Микки ушел подальше от фонаря, висевшего над магазином, и вернулся на тот перекресток, где впервые уловил ЦЕЛЬ. Она должна быть где-то рядом. Надо немного подождать. Тогда, рано или поздно, он ее увидит. Она пошлет ему сигнал, и он, не раздумывая, в ту же секунду кинется за ней, как гончая — за кроликом.

* * *

Зубастые колеса уазика зашуршали по усыпанной гравием подъездной площадке перед больницей.

Шериф поставил машину на нейтральную передачу, взял ружье. Двигатель он глушить не стал.

— Посидите пока здесь, я проверю, как там.

Как там? Он сильно опасается чего-то. От этой мысли Пинту стало тревожно. Он обернулся к Лене, забившейся в самый угол заднего сиденья.

Он хотел что-то сказать и внезапно поймал себя на мысли, что не знает, с чего начать. Не знает даже, как к ней обратиться.

— Ты… Вы… Как вы себя чувствуете, Лена? — Он произнес это совершенно автоматически, ругая себя за то, что не может найти нужные слова. — Не волнуйтесь, все будет хорошо. — Еще одна идиотская фраза, пустая, как звон стакана в заведении усатой Белки: если они там и наполнялись, то ненадолго.