Клад - Алан Георгиевич Черчесов

Так и вышло, что первой взойти на опушку отважилась Бенка. Припала душой к бугорку, поскорбела, ногтями его окарябала, потом разложила сердечком цветы и распевно поплакала. Из корзинки ей вторил надрывом приблудный младенчик. Покормив его грудью и мерным качанием в сон убаюкав, мамашка шагнула в лесок, настригла там гнутких, отзывчивых прутьев, сплела тридцать восемь крестов и, точно клумбу пред храмом, все вдоль-поперек засадила.

Получалось, папаней сынку Живодар. А другого чего из слежений за Бенкой не больно срасталось в просветные выводы…

Что потом? Ничего! Никакущих доходчивых сведений до восемьсот девяностого года. Закарий Станишев – и тот ни бельмеса в тех хмарях не вспомнил. Посему маракуем отсюда, Людмилчо, не фактами, а ерундовыми их вероятьями.

Что имеем, гни пальцы: от Вылко ни слуху; Бенка вторичной вдовой прозябает; Славейчо, мальчишка, растет, щетиной по щекам махровеет. Обожает подраться и девок в кустах щекотать, а работой осанку корежить тошнится, матерщиной на труд огрызается. В общем, ро́дному батьке преданный сын и грядущий для граждан мерзавец. Говорили, красив был, умом расторопен, однако потемной душой непоседлив, бродяжен. Никого не жалел, кроме матери – ту он краснел и стыдился, но от всяких сторонних стыдов оголтело, внаскок, защищал… А иного чего, старшина, ни о ком из троих мы не в курсе иссякших событий.

Выплывает назад Вылко здесь через цельных четырнадцать лет. Токмо с пашней покончили, он пугалом вдруг заявляется: бородою порос до ресниц, колченог и с поломанным накриво носом. Страшный, как истинный черт! Худой, но как будто металлом под самые мясы залитый. Поздоровкался с этим и с тем, так у них от пожатий костяшки схрустели. Слепил пятерни мужичишкам и взгляды вопросом сверлит: вы, мол, слова мои напрощальные помните? Смутившись в сутулость, ему отвечают: «Да разве ж такое по собственной воле забудешь!» – «Забудьте. Сменял я решенья за годы чужбинные, долгие». – «Во как! Бывает. С нами, к примеру, твоя переменка за миг кверху дном опрокинулась: ты еще не успел досказать, а мы уж про все заедино забыли». – «Ну а клятвы Кубрата вы помните?» – «Тоже». – «А Драгостинову речь потрохами трясучими не вспоминаете?» – «И ее нам забыть?» – «Забывайте!» – «Воля ваша, забыли». – «Ну, тогда я к сестренке потопал. Прощевайте покедова!» – «И тебе от нас благ и навечных здоровьев». Но потом не сдержались, кричат ему в спину: «Тех забывать нам совсем или как? Самих-то когда в Дюстабан ожидать?» – «А как задрыхнете следом в покойники. Раньше свидеться вряд ли снискаете». – «Неужто вдвоем полегли?» – «Полегли». – «Никак, их османы в остроге побили?» – «Османы. Ага». – «А тебя, значит, бог уберег?» – «Чистоплюй он, ваш бог. Мне, кажись, на неряшных дорогах не встретился. Все больше другой попадался пособным присутствием». – «Уж не дьявол ли?» – «Он. Без него бы кормил я стамбульских червей, а не вшей и клопов казематных». – «Выходит, сбежал ты оттеда?» – «Сбежал». – «Вот и славно. А мы тут лет пять уж без турок живем, обвыкаем покорно к свободам». – «Ну и как оно дышится?» – «Вроде бы так же. Но вроде вкусней. Пока что начинкой не очень понятное кушанье». – «А кто здесь за главного жизнь тормозит?» – «Так ведь опять Пантелей Воденичев. Ему ж власть любая как гусю вода. Нынче в Пловдив на рынок затрюхал, всей семьей загулял в магазины». – «Сестру-то мою забижает?» – «Какой там! Славея стесняется. С другим женским полом-то руганью будет фривольней». – «Хорошо, – говорит. – Так ему от меня и приветствуйте: дескать, Вылко сказал, хорошо». – «Что ж ты сам, не дождешься до завтра свиданием?» – «До завтра – навряд. Много дел накопилось за время пустое, острожное». – «То-то, глядим, пешкодралом сюда, без поклажи. Аль небось чемоданы в Асенках забросил? Ужели совсем без гостинцев к сеструхе пожаловал?» – «Разве ж не видите: гол как сокол». – «Это мы видим. Да как-то оно к твоим прошлым обличьям собой подходяще не очень». – «Прошлое в прошлом увязло, потому и его-ка вы лучше забудьте. Ноги от турок унес, ну и ладно мне будет. Остальное по жизни впередной приложится… Ну, земели, прощайте!» И к развалюхе, хромая, направился.

Как вошел он туда, так уже под надзоры не вывелся – все одно что халупа его проглотила и слопала. А через пару недель изнезапу исчезла сама: Бенка с сыном в нее петуха запустили. Очень было похоже, как Вылко спалил Пуподыха: так же после взошли на пригорок, неотрывно смотрели на пламя и жадно цигарки курили. Потом порасселись в заемную бричку и дорогой Асенской зацокали. Покамест по улице ехали, Славейчо смеялся на плачущих девок и, щелкая ветер кнутом, матюгами ссылал в прошмандовки.

Чуть вдали растворились, сельчане пошли к головешкам. Кто-то ижно собаку разнюхать включил: не найдет ли по духу горелому Вылково черное тело? Погрустнели немного, когда до костей не дорылась, но и тут же надеждой затешились: значится, жив втихаря негодяй! А покуда он жив, клад его тоже не всячески сгинул. Будь по-другому, с чего это Бенка и ейный ублюдок отреклись наотрезно батрачить? Да с чьих барышей они домом в Загорских широтах осели? Откуда поднялись у них на покупку деньжата? И с каких порохов вдруг вскипели задоры к пожарам?

По горячим следам наши было рванули в лесок, но пощечный негаданный ливень втоптал их потуги в завязкие, топкие грязи – ничего в сотый раз не сыскали сердяги в затекшем грабовнике.

С досады хотели писать анонимку, чтоб жандармы семейку на чистую воду повывели, однако затем в устремленьях своих образумились: а ну как возьмет и припомнит нам Вылко стращания? Те «спалю» да «по кольям развешу», что забылись всего-то недельки назад? Эх, неспроста эти двое пожгли развалюху. Небось и для нас на похожий исход намекали…

Посему на поклепы в селе не артачились и тяжко, в привычных угрюмостях думали: вот когда его схватят, тады по душам и помстимся. Только как его схватят, коль исчез он из видов без даже единой заметины? Нешто снова в побеги подался? И с чего бы сам выжил, а тех двух верзил истребили? Что-то мутно с острогом турецким, изнанкой побежной нечисто… Как бы Вылко в Царьграде не сделался шпьон. Контрабандить-то с юности выучен! Раньше кормежку в грабовник таскал, а теперича тащит из нашей державы секретности. Никак свербовали его изуверы, а твердокаменных братьев покончили.

Анонимку – оно бы неплохо. Но и глотки под нож подставлять им не хочется. Посудачат в табачных дымах и рукою махнут: ну их, выродков, к лешему! Коли клад он с собою увез, так и хер с ним, точнее с обоими.