Жизнь, как морской прилив - Кэтрин Куксон

— О, если бы вы только могли подвезти к мосту стоун зерна и одну из упаковок, а также тюк сена. Я буду... буду вам очень обязана.

— Хорошо, девочка, я это сделаю. — Мистер Уэйт говорил почти шепотом, но, когда его жена, шелестя юбкой, вышла из подсобки, он резко повысил голос и сказал:

— Так, посмотрим. Полстоуна муки, шесть булочек к чаю и упаковку дрожжей вы забираете с собой. Вы также хотите, чтобы вам доставили один тюк сена, один стоун упаковок и один стоун пшеницы. — Он замолчал и, широко улыбаясь, спросил: — А как насчет булочек с сосисками и пирогов с мясом, испеченных сегодня утром?

Голос Эмили слегка прерывался, когда она ответила:

— Спасибо. Да, я возьму несколько. Четыре... по четыре каждого вида.

— По четыре каждого вида. Упакуйте их, миссис. — Он повернул голову и посмотрел на жену. Затем подсчитал стоимость покупок на одном из пакетов, повернул его к Эмили и спросил:

— Это вас устраивает, мисс?

Едва взглянув на общую сумму, она ответила:

— Да, мистер Уэйт. Вполне устраивает.

Несколько мгновений спустя, выходя из магазина,

Эмили сказала:

— До свидания, мистер Уэйт. И спасибо. До свидания, миссис Уэйт. — Она кивнула молчащей женщине со строгим лицом, которая не ответила ей, но ее муж громко крикнул:

— До свидания, мисс! До свидания! Заходите еще!

Неся полстоуна муки на сгибе одной руки, а все остальные покупки в соломенной сумке в другой руке, она спокойно шла по деревенской улице, которая неожиданно стала многолюдной. Люди работали в своих садиках, мыли окна, стояли и беседовали. И никто из них не заговорил с ней. И казалось, что никто даже не смотрит в ее сторону; и только одна реплика донеслась до девушки. Это сказала женщина, которая забирала с середины дороги ребенка, где тот играл в грязи. Делая вид, что говорит с ребенком, она изрекла:

— Как жаль, что для наказаний больше не используются колодки.

Но какое это имело значение? Булочник был вежлив с ней, более чем вежлив, очень добр. Когда она вернется в коттедж, она торжествующе скажет Лэрри:

— Я была права, все люди разные.

Дойдя до разрушенного моста и поставив сумки под уцелевшие деревяшку и камни, она присела на то, что осталось от парапета, и вдруг почувствовала себя уставшей, совершенно выжатой. И ей снова захотелось плакать, как она плакала вчера, но она сдержалась, пробормотав вслух:

— Не надо больше. Больше не надо. Поднимайся и иди, куда собиралась, а то пропустишь почтовую карету.

Мэри Сатерн встретила племянницу с распростертыми объятиями. Она прижала ее к своей необъятной груди, поцеловала и воскликнула:

— Ну, девочка! Я уж думала, что ты никогда не придешь. После того как Пэт прочитал нам твое письмо, я подумала: «Эта глупая маленькая дурочка будет держаться от нас подальше, думая, что ей стыдно появляться на людях».

— Я не стыжусь того, что сделала, тетя Мэри. — Эмили освободилась из цепких рук и, заглядывая в доброе лицо тетушки, добавила: — Это моя жизнь.

— Да, девочка, ты права, это твоя жизнь. Проходи и садись. Но сначала сними верхнюю одежду. Чай готов, я принесу тебе что-нибудь поесть.

— Я не могу долго у вас оставаться. И, тетя Мэри, не было ли для меня письма?

— О да, письмо. — Мэри Сатерн покачала головой. Потом, взяв с полки коробку с чаем, она подняла крышку и сказала: — Я положила его сюда, потому что это единственное место, куда моя орава не лазит пальцами, потому что, если я кого-то из них за этим поймаю, то отрежу им пальцы. — Она стряхнула с письма чайную пыль, постучав им о стол, и передала его Эмили. Тетя наблюдала, как девушка открыла его и вынула два листка бумаги. На один из них, тот, который поуже, Эмили посмотрела первым делом. Потом она взглянула на свою тетю, и та спросила:

— Плохие новости?

— Нет-нет, тетя Мэри, но... но я немного разочарована. Понимаете... О, это длинная история. Я никогда вам не рассказывала. Я никогда никому не рассказывала, только Люси знает об этом, но... но, дело в том, что Сеп подарил мне часы.

— Часы? Хорошие часы?

— Да, красивые часы. — Девушка подошла к столу и села, продолжая держать в руке два листка бумаги. Эмили кратко описала тете Мэри, как они к ней попали и как она попросила мистера Тутона продать их для нее. Девушка закончила рассказ, размахивая бумажкой, зажатой между большим и указательным пальцами. — Часы оказались не такими ценными, как я думала. Он пишет, что может получить за них только двадцать фунтов. Это чек, но что мне делать с ним? У меня же нет счета в банке.

— Тебе нечего волноваться о его обмене. Миссис Ма Гаррис поменяет его для тебя, если чек, конечно, настоящий. Она ведает несколькими клубами. Ну знаешь, денежные клубы. Я рассказывала тебе о ней: шиллинг за фунт и посредничество при получении денег, не говоря уж о пенни за шиллинг в неделю при займе. Она неплохо справляется; загружена работой до бровей. Она поменяет чек, но кое-что ей придется заплатить. Двадцать фунтов! Боюсь, что тебе придется выложить целый фунт, девочка.

— О, я согласна, тетя Мэри.

— Да не хмурься ты; у тебя останутся еще девятнадцать фунтов, а это хоть и маленькое, но состояние.

— Мне кажется, тетя Мэри, что нам потребуются все маленькие состояния, которые придут к нам в руки, иначе мы не выживем там, наверху.

— Все так плохо, девочка?

— Ну, — Эмили опустила голову, — все не так уж плохо, по крайней мере для меня, но для него это... это ужасно.

— Да уж, могу поспорить, что так оно и есть, особенно после того, что было напечатано в газетах. А если подумать, что ты живешь с ним, девочка. Ох, странная штука жизнь, правда?.. Он хорошо к тебе относится?

— О да, да, вполне.

Мэри, наклонившись к ней через стол и опираясь необъятной грудью на сложенные руки, тихо спросила:

— Ты это сказала с недостаточной уверенностью. Ты... ты его любишь?

— Да, тетя Мэри; да, я люблю его.

— Настолько сильно и глубоко, чтобы провести остаток своей жизни с ним там, наверху?

Эмили задумалась на мгновение, а потом упрекнула себя за то, что задумалась. Она ответила:

— Да... да, с ним на всю оставшуюся жизнь.

— Интересный мужик, наверное.

— Нет... — Интересно, почему она так сказала? Но с тетей Мэри она могла быть полностью откровенна. — Ну, я не совсем то хотела сказать. Внешне он очень даже ничего. Я думаю, вы бы назвали его красивым, по крайней мере когда он улыбается. Но он не так уж часто улыбается... или смеется.

— Жаль. Лицо многое теряет, если никогда не растягивается в улыбке; в таком случае лицу многого не хватает.

— Я тоже так думаю, тетя Мэри. Но нужно сказать, что не столько его внешности чего-то не хватает. Ему не хватает чего-то... чего-то внутри. Ему не хватает того, что заставило бы его бороться. Даже стряпчий сказал... ну не стряпчий, а его клерк, мистер Тутон, тот самый, который продал мои часы, даже он сказал, что у Лэрри есть все основания обратиться в суд. По крайней мере, он мог бы получить достойную компенсацию за несколько лет работы, а не только то, что она заплатила бы самому незначительному работнику на своей ферме. Но он не хочет, тетя Мэри, он не хочет бороться! Он упрямый и робкий по характеру. Он думает, что проявляет гордость, но... но я вижу это по-другому. Совершенно нечем гордиться, если разрешаешь людям топтать себя! А как вы думаете, тетя Мэри?