Ангел Габриеля - Марк А. Радклифф

Христофор медленно кивнул. Это его вина, и отвечать за случившееся будет он.

Петр повернулся и медленно пошел к двери.

— Петр, — позвал Христофор тихо, — я сожалею.

— Правда?

Христофор повернулся и посмотрел на старика у двери. Сойдя с правильного пути, он породил цепь событий, а это последнее дело для ангела. Но лгать все равно не имело смысла. Он покачал головой:

— На самом деле нет.

Христофор снова посмотрел на экран и подумал о Габриеле, о том Габриеле, который лежал на больничной койке, когда пришла Элли, а Кевин, одетый медбратом, стоял рядом.

— Откуда нам знать, — произнес он нерешительно, не отрывая глаз от Габриеля на экране и надеясь, что Петр еще не открыл дверь, — что мы по-прежнему творим добро?

Кевин не нуждался в дополнительных стимулах, однако Клемитиус все равно решил лишний раз мотивировать его.

— Неисповедимы пути Господни, — протянул ангел, словно произнося заклинание, — и бывают случаи, когда ему могут услужить лишь люди, обладающие особыми навыками.

Габриель, рассудил Клемитиус, не взаимодействует с группой должным образом, и, хотя этот человек убедил Христофора, что лучший способ помочь ему исправиться — показать жизнь, в которой он более не принимает участия, Клемитиус лучше знал, что ему поможет.

— Мне бы хотелось, чтобы вы поспособствовали его смерти, — проговорил Клемитиус будничным тоном, когда Кевин остался за столом в одиночестве. — Вы смогли бы это сделать, если бы вернулись на землю?

— Само собой, — ответил Кевин и прикусил язык, чтобы не добавить: «С удовольствием». Но это действительно доставило бы ему удовольствие.

— Этим вечером вы просто ляжете в постель и проснетесь в больнице. Остальное на ваше усмотрение, — пояснил Клемитиус.

Возвращение к жизни не показалось ему странным. На самом деле Кевин никогда не вживался в окружающую его реальность настолько, чтобы ее радикальное изменение могло показаться ему неестественным. Он шагал по больничным коридорам и думал о том, не окажется ли это убийство особенно легким, если совершается в искупление. Возможно, когда-нибудь работа над совершенными в жизни ошибками, которые не нравятся ангелам, позволит ему не только спастись от ада, но и попасть в рай?

Конечно, он старался не думать об этом слишком много, чтобы о его мыслях не узнал всеведущий Бог. Но он вообще не слишком много думал.

Он знал, что, если кто-то из постоянного медперсонала застанет его в палате, его непременно спросят, что он там делает, и поэтому дождался подходящего момента. В середине дня — то есть в то самое время, которое он сам назначил, когда Клемитиус спросил, в котором часу лучше всего «исполнить поручение», — на дежурство в больнице заступала новая смена. И палаты в отделении оставались практически без присмотра, там находились только санитарка и медсестра-практикантка. Кевин дождался, когда они обе повели кого-то из больных в туалет, и проскользнул в палату Габриеля.

Он ничего не чувствовал, глядя на человека, лежащего на кровати. Землистое, ничего не выражающее лицо. Кожа у Габриеля блестела так, будто медсестры, не в силах сделать для него что-то еще, наводили на него глянец, словно на какое-нибудь наливное яблоко. Сперва Кевин подумал, не задушить ли недруга подушкой. Ему нравилась эта идея, потому что тогда он ощутил бы, как та жизнь, которая еще оставалась в Габриеле, утекает буквально у него между пальцами. Однако он напомнил себе, что все-таки, несмотря на то что мертв, пока еще профессионал.

В тело Габриеля были вставлены две прозрачные гибкие трубочки. Одна шла от капельницы на стойке к его руке, другая вела от стоявшего рядом прибора к его груди. По трубочке, ведущей к руке, из капельницы регулярно скатывались капли раствора, и скорость потока регулировалась лиловым колесиком, расположенным в месте соединения трубки с мешочком на стойке. Кевин повернул колесико, и жидкость закапала быстрее. Он повернул еще, и капли превратились в струйку. Он сжал мешочек, и струйка превратилась в поток.

Он пристально посмотрел на Габриеля. Обратил внимание, какая желтая кожа у человека, которого успел невзлюбить. Человека, который все время напоминал ему не только о том, почему он зарабатывал на жизнь таким ремеслом, но и о том, почему не допускал в свою жизнь никаких чувств, и в особенности так называемой человечности. Что ж, наконец он на верном пути. Пожалуй, только теперь он начал понимать, что люди имеют в виду, говоря о «великом замысле». Он стал частью чего-то большего, чего даже не мог себе вообразить. И это могучее нечто взывало к его сильным сторонам.

Глядя на Габриеля, он рассеянно поигрывал лиловым колесиком на мешочке капельницы, то перекрывая доступ жидкости в трубку, то снова открывая его на полную. Затем, подняв глаза, он посмотрел в окно. За окном лежал серый Лондон, словно пейзаж в раме. Он ненавидел живопись и даже, наверное, сказал бы что-нибудь пренебрежительное городу, если бы не услышал, как вошла Элли.

Она хорошенькая, решил он. Лицо немного отекшее, особенно на щеках, и не помешает добавить косметики, но в целом хорошенькая.

— Я скоро вернусь проверить, как прокапывается лекарство, — сказал он и, отвернувшись, направился к двери.

Он подумал, что фраза получилась на редкость удачная. Именно так говорят в больницах. Интересно, всегда ли он находил нужные фразы, убивая людей, или научился этому только теперь, когда вошел в число ангелов.

Потому что, по его разумению, он только что сделал именно это: вошел в число ангелов.

Было уже почти восемь вечера, когда Майкл наконец доехал до центральной части Лондона. Он уже решил, что ему лучше поехать домой, а не к Джули, но, когда настало время свернуть с дороги, ведущей в больницу, он не смог заставить себя это сделать. Вместо этого он заехал в Вест-Энд, остановил машину где-то в Блумсбери и очнулся только тогда, когда уже дослушивал диск Ника Кейва. Он вынул его из проигрывателя, положил в коробку и сунул в сумку, где лежали остальные вещи, которые, как он решил, войдут в первую волну ностальгических воспоминаний. Когда отключился проигрыватель, автоматически включился радиоприемник, и Майкл рассеянно прослушал новость о взрыве в Норфолке: несколько человек погибли, началась эвакуация по причине расползающегося ядовитого облака зеленого цвета, от которого попавшие в зону поражения овцы начали сильно кашлять. Пожарные сообщили, что пламя от взрыва было видно даже из Кембриджа.

Новость не показалась Майклу особенно важной: его мысли блуждали совсем в другом месте. Позже его наверняка проберет дрожь, когда он задумается о том, что произошло, — скорее всего, когда будет выпивать с Мэтью, выслушивая рассказ старого приятеля о трагичной судьбе Джеймса Бьюкена и Адама Олданака. Однако Майкл всегда был слишком честен, поэтому он вряд ли станет горевать по поводу их гибели. Но все это случится позже, если случится вообще.