Любимец женщин - Себастьян Жапризо

Стены камеры блестящие, выкрашены в жемчужно-серый цвет - выглядит недурно, - а на стене напротив кровати прикноплены фотографии актрис Нормы Ширер, Жизель Паскаль, Джин Тирни, других, мне незнакомых, и, конечно, Фру-Фру в картине "Губы", где она приоткрывает свой пухлый рот, и в "Ногах", где она демонстрирует безукоризненные бедра, - эти картины принесли ей двух "Оскаров".

- Вырезал как смог, - говорит Кристоф, - мне не дают ни ножа, ни ножниц.

- А правда, что Фру-Фру увезла тебя на яхте в начале войны?

Его лицо омрачилось:

- Мне не хочется об этом говорить.

Я пока не настаиваю, к тому же дверь открывается и Красавчик, переваливаясь с ноги на ногу, изрекает:

- Прошу прощения, но уже четыре, и если дама сейчас не уйдет, мне придется зазвонить в колокол.

- Возвращайся скорее, - говорит на прощание Кристоф.

Вернувшись из Крысоловки, я встретилась со своей помощницей Эвелиной Андреи - она на моей машине приехала в порт Сен-Жюльена.

Она присоединилась ко мне накануне. Мы допоздна сидели с ней над ее записями, обсуждая наши шансы.

Это сорокалетняя женщина с щедрой душой и с такими же щедрыми формами, пожалуй, чуточку злоупотребляющая светлым пивом и крепким табаком, но глаза ее искрятся лукавством, и она деятельнее муравья.

Пока я была у Кристофа, она объездила весь полуостров и насобирала разных сведений, которыми делится со мной по пути в гостиницу.

Мадам, бывшая хозяйка "Червонной дамы", заведует теперь матримониальной конторой в Бурже. Эвелина связалась с ней по телефону. На все увещевания та упрямо отвечала:

- Для содержательницы публичного дома профессиональные секреты значат не меньше, чем для адвоката. Так что сожалею.

Доктор Лозе, который долгое время пользовал женщин из этого самого заведения, почиет на кладбище в своем родном селении в Дордони. Его горничная, несмотря на глухоту и старческое слабоумие, утверждает, что помнит, "как если бы это было вчера", некоего Тони или Франсиса, высокого голенастого парня. Он жил, по ее словам, с двумя девушками-двойняшками, торговавшими на пляжах мороженым. Доктор будто бы дважды выковыривал из него дробь в разное время - до мобилизации и после. Надо взять на заметку.

Госпожа Боннифе, парикмахерша, потеряла во время оккупации мужа, а после капитуляции немцев - волосы. Потом эмигрировала в Германию и вышла замуж вторым браком за того из солдат гарнизона, с кем коллаборация у нее была наиболее тесная.

Умер и Северен, незадачливый супруг Эммы, разведенец, при немцах - милицейский: выпал из окна в состоянии сильного опьянения. Перед тем как отдать Богу душу, он успел заклеймить позором родного брата и заявить о своей правоте в старой и весьма запутанной ссоре из-за лошади.

Бывшая повариха "Пансиона Святого Августина" теперь хозяйничает за плитой богадельни на острове Олерон, где ее восьмидесятитрехлетняя мать спокойно доживает свой век. Если я сочту нужным, Эвелина съездит к ней.

Я вижу, что Эвелина хорошо поработала за тот час с небольшим, на который я ее оставила в порту, особенно если учесть жару и, в связи с нею, необходимость пропустить стаканчик-другой пивка на террасах порта, однако самую главную новость мой муравей приберег напоследок. Ошеломляющее открытие, которое она доводит до моего сведения, когда мы въезжаем в гостиничный парк, заключается в том, что этот ужасный Красавчик и чудаковатый солдат по имени Джитсу, с которыми я имела дело в крепости, - свидетели бурного прошлого Кристофа. Если верить владельцу рыболовецкого судна из Сен-Жюльена, который за стопкой водки не делает тайны из того, что был завсегдатаем "Червонной дамы" и перепробовал всех сменявших друг друга тамошних девиц, первый был сутенером рослой Белинды, а второй - чем-то вроде мальчика на побегушках в самом заведении.

Я сидела за рулем и от удивления чуть не врезалась в пальму. В эту ночь, как и в предыдущую, мы почти не смыкаем глаз. В наших смежных комнатах в гостинице "Великий Ришелье" на ковре в беспорядке валяются листы из досье, переданного мне судьей, остатки ужина, который мы попросили принести наверх, полные пепельницы, пустые пивные бутылки. Обе в неглиже, мы терпеливо, стоя на коленях, восстанавливаем маршрут Кристофа после его побега в августе 1939 года. Скрупулезно сопоставляя факты, мы стараемся определить, где могут обитать сегодня женщины, которые давали ему приют, любили, ненавидели и зачастую губили его.

Вопреки кажущемуся на первый взгляд, добраться до тех, кто живет дальше других, проще, а не труднее. Прямо в досье мы обнаруживаем адреса Йоко, Эсмеральды, девицы по кличке Орлом-и-Решкой. Парижский импресарио сообщает нам по телефону адрес Фру-Фру в Лос-Анджелесе. Затем мы определяем местонахождение почти всех остальных. К тому времени когда первые лучи солнца проникли в наши открытые окна, Эвелина уже отпечатала и вложила в конверт мои призывы о помощи всем, кого я перечислила, и еще Эмме, Зозо и Толедо. Днем настает очередь Белинды, а назавтра мы можем отослать письмо и Каролине благодаря помощи ее бывшей кухарки.

Вероятно, ни я, ни кто другой так и не узнаем, что стало с Ванессой и Савенной, двумя сестрами-близнецами из "Червонной дамы". Я очень сожалею об этом, поскольку сведения из досье косвенно подтверждают болтовню старой горничной доктора Лозе. Бросив промышлять проституцией, они, по-видимому, целый год прятали у себя Кристофа - с того момента как он, раненный, бежал из осажденного "Пансиона Святого Августина", и до того как он, находясь в столь пиковом положении, бежал на борту "Пандоры". Так как Кристоф был не в состоянии различить их даже в постели, он так и не мог сказать, которая из двух выстрелила в свою сестру из ружья в лачуге на берегу моря, где они делали ванильное и фисташковое мороженое, - к несчастью, в тот самый момент, когда его надоумило встать между ними.

Не узнать мне, что стало с Саломеей, Малюткой Лю, Ясминой, некоей Гертрудой, которую он встретил в Вене и которая донесла на него англичанам, - о ней он упорно хранил молчание, сказав лишь:

- Бывает, нас предают и женщины, если они слишком долго прожили среди мужчин.

Я вспоминаю этот июль и этот август как время жесточайших контрастов - прохладной тени и палящего зноя.

Благотворная тень - это камера Кристофа. Кровать, одеяло защитного цвета. Стол, прикрепленный к стене, занятый целиком макетом "Пандоры", который Кристоф клеил из спичек, чтобы как-то развлечься. Давно забытый запах школьного клея. Высоко под потолком - зарешеченная отдушина, глядевшая во двор, куда Кристофа выводили на прогулку. Стул один-единственный, но великолепный и страшно нелепый, типичный стул из борделя, сохранившийся от веселых времен. Его из "Червонной дамы" приволок один сентиментальный артиллерист-немец, выменяв на ящик маргарина.

Фотографии на стене менялись почти так же часто, как состав правительства, однако Кристоф оставался неизменным в своих привязанностях - актрисы фигурировали одни и те же: Норма Ширер, Жизель Паскаль, Джин Тирни, Фру-Фру и Мартина Кэрол, еще только возносившаяся в небеса, усеянные юными звездами.