Пилигрим - Тимоти Финдли

Жара была удушающе влажной. Одежда прилипла к коже. Тереса шла, обливаясь потом, словно под водопадом.

Из озера выпрыгнула рыба. Счастливая! Сейчас она снова погрузится в прохладную глубину.

Тереса дернула поводья, и они с Пикаро пошли к берегу, в спасительную тень деревьев.

Снять Маноло с ослика оказалось совсем не трудно. Обмякшее тело, не сопротивляясь, упало на землю. Тереса осмотрела раны. Похоже, пастуха ударили по голове его же собственными костылями. И наступили сапогами на руки, поскольку на них остались следы подошв.

— Маноло!

Он не шевелился.

Тереса оторвала от платья подол, пошла к воде и как следует его прополоскала, чтобы избавиться от золотистой пыли. Затем обмыла раны Маноло и положила его голову себе на колени.

Минут через двадцать он начал приходить в себя.

— Ты, — промолвил он.

И все.

Пикаро отступал в сторонку, пока не оказался в тени деревьев.

Руки и ноги Маноло возвращались к жизни конвульсивными спазмами, дергаясь во все стороны. Одна рука ударила Тересу по лицу. Когда он успокоился, то улегся, как солдатик, стоящий по стойке «смирно».

— Что стряслось? — спросила Тереса. — И где Перро?

Вначале Маноло не мог вымолвить ни слова, но в конце концов в его бессвязном бормотании стал просвечивать какой-то смысл. Несколько всадников — три или триста? — выехали из леса, перебрались через речку и украли двух овец и пятерых ягнят. (Маноло сосчитал их по пальцам.) Они с Перро, разумеется, попытались остановить воров, но тех было слишком много, к тому же они ехали верхом.

Один из наездников спешился, свалил Маноло наземь и избил рукоятью шпаги.

А Перро?

Его тоже избили, а потом всадники решили затоптать пса, но кони инстинктивно уклонялись от несчастного животного, лихорадочно метавшегося у них под ногами. В последний раз Маноло видел Перро, когда тот бросился в озеро, пытаясь догнать грабителей. Сам пастух вцепился в конский хвост, и его протащили по лесу на том берету. Что было потом, он не помнил.

Насколько Тереса могла судить, один из грабителей приволок его на берег лас Агвас и бросил, после чего присоединился к своим сообщникам.

Маноло был безутешен. Он потеряет работу. Ему никогда больше не доверят отару. Он умрет. А кроме того, он отчаянно хотел, чтобы ему вернули Перро.

Тереса постаралась утешить юношу. Собака, овцы и ягнята пропали. Их уже не вернешь.

— Мне нужна собака моя! — воскликнул Маноло. — Отдайте мне собаку!

Наступил полдень. Тереса соорудила из попоны Пикаро тент, пристроив его на раздвоенном суку, а потом села, вновь положив голову Маноло к себе на колени.

Оставшиеся овцы углубились в лес. Пикаро стоял, прижавшись задом к дереву. Птицы умолкли. Запели цикады.

Тереса молилась. Только сосредоточенность. Никаких слов. Не забывай.

Она обмахивала лицо Маноло своим блокнотом. Время шло. Прошел час. Еще один. Снова запели цикады. Налетели мухи.

Тереза продолжала махать блокнотом, как веером.

Пикара нетерпеливо бил копытами, шлепал себя хвостом, потом спрятался за ствол дерева, надеясь, что ветерок отгонит мух. Но ветра не было. Лишь беспощадное солнце и тишина.

Внезапно раздался всплеск. Тереса глянула на тот берег. Вода мерцала, ослепляя. Тереса сощурилась, поскольку руки у нее были заняты и она не могла смахнуть с глаз капельки пота. В одной руке она сжимала блокнот, а другой придерживала палку, на которую была натянута попона.

Что-то появилось там, в жарком мареве. Мираж… Фигура, казалось, плыла над водой, пропадая в камышах…

— Маноло!

Пастух открыл глаза. Тереса бросила блокнот и схватила его за плечи, помогая сесть.

— Посмотри, — шепнула она. — Там кто-то есть.

Они увидели золотистую голову, плывущую в солнечном свете. Какой-то живой блеск. Блеск глаз.

Перро.

Пес вылез на берег, отряхнулся и бросился, виляя хвостом, в безвольно опущенные руки Маноло. Шерсть у него была мокрая, на ребрах темнела запекшаяся кровь, но в остальном вид у Перро был вполне нормальный. Он с такой нежностью принялся лизать щеку Маноло, что Тереса прыснула со смеху.

— Какое приветствие! — воскликнула она. — Надо почаще возвращаться домой!

Помедлив немного, Маноло глянул на нее и сказал:

— Ты сделала это, Doca Hermosa. Прекрасная дама. Ты и твой Бог.

Посмотрев ему в лицо, Тереса встревожилась. Она прочла в нем отражение собственного желания увидеть Его Величество — и поняла, что в глазах Маноло она была воплощением Божества. Он думает, что я — Бог! От этой мысли у нее перехватило дыхание.

— Чудес не бывает, — мягко проговорила она. — Есть только Божья воля.

Она посмотрела на Перро. Собака… На Маноло. Человек… На уходящего оленя, летящих пеликанов, застывшие деревья. На природу.

Она посмотрела на собственную руку, лежащую на плече у Маноло. Плоть. Кости. Нервные окончания. Ногти. Она посмотрела на пруд лас Агвас. На воду.

«Вот они, настоящие чудеса, — подумала Тереса. — Какие еще нам нужны?»

7

Эмма отодвинула стул от стола, за которым читала. Перед ней лежал дневник Пилигрима. Закрыв его, она повернулась к окну и положила руки на живот.

«Доброе утро, малышка!» — сказала она, хотя и не вслух. Эмма не лукавила, когда говорила Карлу Густаву, что между матерью и ребенком существуют уникальные способы общения. Дитя толкалось вверх то ли локотком, то ли ножкой. В сущности, это был не толчок, а сигнал. Эмме нравилось представлять себе розовый свет, в котором плавал ребеночек. Весь его мир был как жидкая Петра (Древний город в Южной Иордании, славящийся своими пещерными жилищами, храмами, театрами и гробницами). Когда-то, давным-давно, отец возил ее туда — в Петру. Сам воздух там казался розовым, а во все стороны от развалин простиралась каменистая пустыня.

«У нас тут нет пустыни, — сказала она малышке. — Мы живем в саду».

Тереса была права. Весь мир — это чудо, каждая пядь и каждая минута.

Часы пробили половину двенадцатого.

Боже правый! Через полчаса обед, а она еще не одета! Эмма положила дневник обратно в ящик и заперла его. Возможно, Карл Густав не приедет сегодня обедать. В последнее время он частенько так делал, объясняя, что обеденный перерыв затягивается слишком надолго и отрывает его от работы. А если он поест в столовой в клинике, то сможет вернуться к своим пациентам меньше чем через час.

— Но я скучаю по тебе, — сказала ему Эмма.

Юнг ничего не ответил.

Полчаса спустя Эмма спустилась в светло-голубом утреннем платье на кухню, к фрау Эмменталь.