Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

включенных, как можно понять, в распорядок детской жизни:

Вскоре помню: появление немки, Каролины Карловны, с которой мы свободно ходим по всей квартире <…> все очень трезво, очень эмпирично; меня учат танцам, водят гулять <…> (НРДС. С. 185).

Мир танца вошел во «внутреннюю биографию» Андрея Белого через красавицу-мать, которая «часто бывала: в театрах, концертах, на вечерах с танцами» (НРДС. С. 190); и ее «подругу по балам» Е. И. Гамалей (НРДС. С. 102). Увлечение бальными танцами является важнейшей характеристикой матери и в автобиографических повестях «Котик Летаев» и «Крещеный китаец», и в «Материале к биографии», и в мемуарах «На рубеже двух столетий». Во всех этих произведениях пристрастие А. Д. Бугаевой к светской жизни, в том числе к танцам, представлено как причина ее конфликтов с отцом:

<…> дом подруги и увозы ею матери на балы, в театры и т. д. вызывали изредка кроткие реплики отца:

— Они, Шурик мой, — лоботрясы.

Они — бальные танцоры и частью знакомые Е. И. Гамалей <…> Но «лоботрясы», кавалеры матери, потрясали детское воображение: вдруг появится в нашей квартире лейб-гусар; и сразит: ментиком, саблей, султаном <…>. «Котик», по представлению матери, должен был стать, как эти «очаровательные» молодые люди, а в нем уже наметился «второй математик»; и — поднимались бури.

— Уеду и увезу Кота! — восклицала мать.

— Никогда-с! — восклицал отец (НРДС. С. 102–103).

Семейные ссоры травмировали Белого-ребенка, однако, несмотря на это, рассказы о балах очаровывали и «потрясали детское воображение» (НРДС. С. 102).

В «Материале к биографии» отмечено «первое посещение детского бала в Благородном Собрании» в конце 1888 года на Рождество (МБ. С. 34). Судя по тому, что публичное выступление лишь упомянуто, но никак эмоционально не окрашено и не детализировано, дебют юного танцора прошел спокойно и успешно. Восьмилетний мальчик, видимо, уже вполне владел навыками, требовавшимися для участия в этом ответственном мероприятии.

Сознательное увлечение танцами Белый относит уже к гимназическому возрасту, к лету 1892-го:

Летом живем в Перловке (по Ярославской дороге). Мне шьют всякие кокетливые костюмы; впервые себя ощущаю интересным; очень увлекаюсь двумя девочками <…>. Ходим на детские танцы (МБ. С. 37).

К следующему лету, которое Белый провел на подмосковной даче в Царицыне, интерес к танцам еще усилился, превратился в страсть:

Из Царицына я привез страсть к танцам; и увлечение ими длилось весь третий класс, когда я учился танцам у двух учителей сразу: у Тарновских (по воскресеньям) и у Вышеславцевых (по субботам) <…>, —

вспоминал он (НРДС. С. 323).

То, что в этот «период времени началось увлечение танцами», отмечено также в исследованиях личности Андрея Белого, проводимых в 1930‐е в Московском институте мозга. Специалисты-психологи интерпретировали это увлечение следующим образом:

Связано оно с тем, что примерно к этому времени относятся первые полусознательные переживания пола. Во время пребывания на даче было несколько легких увлечений девушками, значительно более старшими по сравнению с ним. Среди этих увлечений необходимо выделить одно более сильное — к Жене Дейбель, которое он считает своей первой влюбленностью. Эта влюбленность была кратковременна и не оставила после себя каких-либо значительных следов[750].

В «Материале к биографии» Белый c гордостью подводит впечатляющие итоги «сезона», который «весь <…> проходит под знаком танцевальной горячки»:

К концу полугодия я уже танцую до 20 разных танцев (между прочим: лансье, разные фигурные вальсы и русскую; особенно хорошо мне удается мазурка и так называемая фигура «ползунка» в русской). Между тем гимназические успехи мои ослабевают; я начинаю лениться <…> (МБ. С. 38).

Впоследствии свои навыки Белый передаст герою романа «Петербург»: «Аполлон Аполлонович, впрочем, сам плясал в юности: польку-мазурку — наверное и, быть может, лансье»[751].

Впрочем, как вспоминал Белый, «увлечения танцами были летучи: вспыхнувши, отгорели, сменясь увлечением фокусами <…>; за фокусами вынырнула страсть к акробатике <…>; за акробатикой последовала страсть к костюмам <…>» (НРДС. С. 323). Однако умение танцевать не исчезло. То, что Белый в «молодости, особенно в первые годы студенчества, много и хорошо танцевал», отмечается в «Характерологическом очерке», составленном в Институте мозга[752]. Танцевал он не только в гостях, но также на литературных вечеринках, проходивших по воскресеньям в 1903–1906 годах в его арбатской квартире: «<…> споры, музыка, шаржи, подчас инциденты, просто танцы <…>», — так характеризовал Белый атмосферу своих «воскресений» в мемуарах (НВ. С. 293). Такое времяпрепровождение (с музыкой и танцами) было вполне типично для молодежи начала XX века, а умение танцевать, думается, не особенно выделяло Белого из среды его сверстников, также обучавшихся в детстве танцам.

Танцевал Белый и в зрелом возрасте. В мемуарах «Между двух революций» писатель с некоторым смущением рассказывал, как однажды («вскоре после Октябрьского переворота») на вечере, который «окончился буйным весельем», в «доме, где было много людей, сочувствовавших революции», он «на старости лет пустился в пляс» (МДР. С. 270). А К. Н. Бугаева[753] вспоминала, что «даже в 1932 году, как-то развеселившись, он „тряхнул стариной“ и пустился вприсядку»[754].

Думается, что имеющихся свидетельств достаточно для оценки полученной Белым в тринадцатилетнем возрасте квалификации танцора как весьма высокой и сохраненной на всю жизнь.

* * *

Через двадцать лет после гимназической «танцевальной горячки» Белый вступает на путь антропософии. Эвритмия — созданное Р. Штейнером «искусство изображения звука слова движением» (ЗЧ. С. 285) — рождается фактически у него на глазах. 28 августа 1913 года в Мюнхене они с Асей Тургеневой становятся свидетелями первого эвритмического представления, приуроченного ко дню рождения Гете, и слушают лекцию Штейнера, объясняющую смысл и цель происходящего[755].

Доктор рассмотрел и не только одобрил, но и рекомендовал вниманию теософов «новое искусство», находящееся еще в зачаточном состоянии, но уже могущее развиваться и как искусство, и как педагогика: «Ätherleib» просится потанцевать; и вот просит танцев и наше тело, но существующие танцы не выражают танца «Ätherleib». <…> В Мюнхене (в Tonhalle) было целое утро, посвященное танцам (с вступительным словом Доктора); юноши и девушки в гречески-негреческих (храмовых каких-то) костюмах двигались, ходили, сдвигались, раздвигались (а то и стояли) в каких-то невероятных сочетаниях: пахнуло чем‐то бывшим-небывшим, забытым, но в жизни этой непережитым → Храмовым: Храмовые танцы — вот чем веет в воздухе <…>, —

передавал Белый в письме Наташе Тургеневой, сестре Аси, свои первые впечатления от эвритмии[756]. Ася также написала об этом событии в книге «Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гетеанума»:

Важным событием стало первое эвритмическое представление, организованное Лори Смит. Были показаны различные групповые упражнения. Несколько молодых