Шмагия - Генри Лайон Олди

— Ты плохая детка, — разочарованно свистнул аркан.

— Не надо! Я буду пробовать!..

Скоро на лес рухнули сглаз малефика Андреа Мускулюса и ковровое заклятие боевого мага Просперо Кольрауна.

Освободившись из клетки «Trias Septem-Lumen», юный деманий допустил роковую ошибку. Ах, если бы в суматохе он сообразил добить главного «родителя»! Увы, силы были растрачены, судьбы скручены и контужены — и утомленный Судьбокрут упал в спячку: переваривать добычу. Пожранные изменения судеб. Пища оказалась тяжелой, отвратительной на вкус, в отличие от сладостных перемен к лучшему. Нутро терзала изжога. Спячка напоминала каталепсию и грозила продлиться невесть сколько времени…

Но дама в синем улыбнулась еще раз: однажды в Филькином бору объявился «питомец».

Судьбокрут восстал навстречу: спасать и лелеять.

* * *

«Минута молчания» закончилась внезапно, как баллада трубадура-новичка. Правда, было бы верхом наивности ждать в наступившей тишине аплодисментов. Секунды текли, а демоны медлили. Страх перед более крупным противником и наведенная малефиком порча, подарившая деманию сомнения, цепями держали Судьбокрута. Но что останавливало венатора? Неужели он не понимает, кто перед ним?! Или до сих пор надеется заполучить Судьбокрута «живьем»?!

Так уже заполучил. Давным-давно.

Словно подслушав мысли колдуна, демоны ринулись навстречу друг другу. Как человек, рванувшийся к зеркалу, и отражение человека. Молча. Воздух вскипел вокруг бойцов, ужаснулся и с шипением шарахнулся прочь. Два вихря сшиблись, разлетелись, снова сцепились…

Слились в единый смерч.

Именно этого добивался малефик. Фортунат Цвях — и его демон. Без всякой магии, ловушек и нимбус-факелов, без перекрученных жгутом судеб. Один на один. Зубами, когтями, сердцем. Человек против собственной мании. Бьющийся не за других — за себя. За свою добровольно исковерканную жизнь. За свой рассудок. Сражающийся — «сражающий-за-себя»…

За себя — против себя.

Родитель — против отродья.

Однажды знаменитый живописец Адольф Пельцлер надумал изобразить на холсте схватку двух демонов. Эскизы, как честный мастер-реалист, он заранее показал нескольким известным венаторам. Мнение охотников было единодушным: впечатляет, но слишком статично. Демоны двигаются иначе. Посовещавшись, венаторы пригласили художника на званый ужин. Где специально для него устроили демонстрацию: пусть увидит действо воочию и запечатлеет, так сказать, с натуры. По окончании просмотра в пышной шевелюре живописца изрядно прибавилось седых волос. Зрелище столь потрясло Пельцлера, что он едва не отказался от замысла. Но вдохновению не прикажешь! В результате родился великий гептаптих «Последний бой». Мускулюс видел этот шедевр на авторской выставке в галерее Универмага. На первом холсте двое инферналов замерли в угрожающих позах. На последнем демон-победитель со сломанным крылом вопиял к небесам, разинув пасть в победном реве. Когтистой лапой он попирал жалкие останки побежденного. А на остальных картинах имело место некое размытое пятно, занимавшее различные положения на каждом последующем полотне. Все, что находилось вокруг пятна, было выписано с гениальной скрупулезностью — блеклый размыв, режущий глаз, и запредельная реалистичность деталей пейзажа…

Именно такую картину малефик наблюдал сейчас.

Запоздало понимая, сколь точен был художник.

Вырванная с корнем трава летела к низкому, угрюмому небу. Жалкий треск: словно под пятой великана Прессикаэля давился в кашу колючий ежевельник. Отчаянный хруст: молодая сосна рухнула навзничь, хотя смерч мимоходом едва коснулся дерева. Спугнутым глухарем вспорхнул пень, оставив под корнями рваную воронку. Зрение отказывало, рассудок грозил пойти вразнос. Лишь по широким полосам вспаханной земли, коверкавшим Ежовую Варежку в разных местах, можно было отследить ход битвы.

Позже, вспоминая бой, Андреа с удивлением понял: в чудовищном бедламе суетились люди. Знакомые люди. Да и сам он принимал в происходящем деятельное участие. Например, успел перехватить Мэлис: с каменным лицом ведьма шла в эпицентр бешеного пятна, выставив перед собой жалкое оружие — кухонный нож. Не всякий сумел бы отследить легкое мерцание острия с характерной желтизной. Страшно подумать, что случилось бы, ткни ведьма в демонов истинным амулетом Громовой Шуйцы. А уж думать, где рыжая взяла эту пакость, и вовсе не хотелось. В прыжке колдун сшиб дуру с ног. Повалил, вырвал нож, отшвырнул подальше: «Лежать! Я кому сказал!..» В десяти шагах от малефика пыталась сесть Ядвига Швеллер. Женщина очнулась от контузии в самый неподходящий момент. Пригибаясь, мастер Леонард спешил оттащить жену подальше от беды. Белый как полотно, Янош («Стой! Куда?!») подхватил в охапку беспамятную Зизи, ломанулся через шипастую стену: прочь. Спиной вперед, чтобы защитить ношу от колючек.

Нет, не продрался.

Упал, закрыв циркачку телом.

Дрогнула земля. В спину ударил обжигающий ветер. Казалось, волосы на затылке вот-вот вспыхнут. Ведьма, к счастью, угомонилась, перестала вырываться и царапаться. Мускулюс рискнул обернуться — и замер, ошеломленный внезапным беззвучием. Словно вернулась «минута молчания». Движение на противоположном краю поляны было таким медленным, что сознание отказывалось его воспринимать.

С земли поднимался демон.

Один?!

Один. Второй исчез.

— Клятва!

Был это вой одинокого демания — или просто тишина взорвалась в ушах?!

Ноги ослабли, колени превратились в тряпичные жгуты. В случае краха оставалось последнее средство. Андреа прихватил с собой на поляну куклу из воска — не третью «pupa malitia mixtum», где в числе директ-компонентов был и локон Зизи, а вторую, целиком созданную на основе кровавого платка Цвяха. В случае прямого боевого контакта, «сглаза-на-глаз», редчайшего в практике традиционного малефициума, он хотел никоим образом не повредить лилипутке. Сейчас колдун судорожно нашаривал в кармане куртки булавку из серебра. Нефритовый шарик головки ткнулся в ладонь. Наверное, так рукоять шпаги сама ложится в руку какому-нибудь маэстро клинка, загнанному в угол дюжиной наемных убийц…

Увы, готовность драться до конца вовсе не означает победу.

Еще одна любимая мудрость Просперо.

— Клятва!

Деманий ворочался, дико озираясь по сторонам. Из-под когтей летели клочья палых листьев и комья желтой хвои. Скорпионий хвост хлестал хозяина по горбу спины. Литаврами хлопали недоразвитые крылья. Зрение колдуна вдруг заартачилось: фигура твари расплывалась, двоилась… Кругляш жира в закипающей похлебке. Мускулюс был не в силах определить, кто перед ним. Деманий походил на обоих бойцов сразу — и в то же время существенно отличался от них. Людей чудовище не замечало, словно живых существ вырезали ножницами из картины происходящего. Так пьяница, не замечая суровой жены и хохочущих сыновей, шарит похмельным утром в тайничке.

Где припасенный заранее ковш браги?