Профессор Криминале - Малькольм Брэдбери

У меня есть масса оснований помнить вечер, проведенный с Козимой лицом к лицу, в шикарном ресторане на Гран-плас. За окнами его бельгийцы жили своей обычной жизнью — ели шоколадки, разбивали свои превосходные машины, не могли решить, страна ли Бельгия вообще. Внутри влиятельные еврократы за едой обдумывали наше общее грядущее. Рядом с нашим тихим столиком возникла серебристая тележка с розовыми исполинскими ракообразными. Почтительные виртуозы хирургии с помощью замысловатых инструментов изрубили оных на куски. Другие подхалимы в черных сюртуках вручили нам серебряное оружие и повязали пластиковые нагрудники. Хирурги положили плоть ракообразных на тарелки и накрыли их серебряными колпаками. Затем метрдотель Арман, держа руку за спиной, с почтением водрузил тарелки перед нами и снял широким жестом колпаки, показывая, точно незадачливый волшебник, что под ними ровно то, что мы и видели. «Вундербар!» — сказала Козима.

Меня же волновала, не давая мне покоя, мысль о совлечении иных покровов. Непросто было снова оказаться в странном заговорщическом мире фройляйн Брукнер, умевшей делать тайны из чего угодно, обнаруживая заговоры там, где я не видел их. Не знаю (до сих пор), поверил ли я хоть единому ее словечку. Но я должен был признать, что в ее версии произошедшего в Лозанне была некая странная логика. Мне ужасно нравилась (и продолжает) Илдико, как, думаю, и я ей, но и впрямь похоже, что она просто-напросто меня дразнила и использовала в своих интересах. Я восхищался Криминале (и по-прежнему им восхищен), и мне казалось, что его отлучки и разъезды — часть обычной его жизни; но в то же время так мог вести себя преследуемый и гонимый человек. Я не был готов принять мир Козимы весь целиком, но я не мог и полностью его отвергнуть. В конце концов, по отношению ко мне она была необычайно проницательна и до сих пор держала меня на крючке.

«Не могу поверить, Козима, — сказал я, когда официанты удалились. — Криминале был, не сомневаюсь, выше денег». «Да, они ему платили столько, чтобы он о них не думал», — отвечала Козима в повязанном нагруднике. «С чего бы это коммунистам капиталы свои вкладывать на Западе?» — спросил я. «Но коммунизм удержаться на Востоке мог только таким путем». «Уж не хотите ли вы меня уверить, что капиталисты предоставляли коммунистам ипотечные кредиты?» «Почему бы нет? — отозвалась она. — У коммунистов сроду не было нормальной экономики, Ленин позабыл ее придумать. Подкуп, бартер, черный рынок. Если бы вы сколотили капиталец, вы бы положили его в русский банк? Запад нужен был партийцам как банкирская контора. А для этого им требовались люди вроде Криминале».

«Тогда зачем же нам нужна была холодная война?» — спросил я. «Как бы мы объединили в ином случае Европу? — отвечала Козима. — За нас ведь это сделали по сути русские». «Зачем тогда нужна разрядка?» — удивился я. «А почему бы нет? — сказала Козима. — Может, жахнуть бомбой по какой-нибудь другой стране оно и ничего, но как-то глупо было бы бомбить свой собственный счет в банке». «Да, оригинальный взгляд у вас на новую историю, — заметил я. — От вас только и слышишь, что теории заговоров». «Все потому, что вы не европеец, — сказала Козима. — Вы небось считаете большой проблемой Северное море. Неужели вы не понимаете, что Западная Германия платила за существование ГДР?» «Что делала?» — переспросил я. «Разумеется, — сказала Козима. — А когда ГДР требовались деньги, она продавала Западу за твердую валюту политзаключенных. Как видите, взаимосвязь имела место еще до объединения».

«Но зачем держать на Западе все эти деньги?» «Зачем? — сказала Козима. — Причин тому немало. Экономический, к примеру, шпионаж. В штази целое отделение осуществляло экономический шантаж. Нужно было им приобретать патенты, запрещенные военные технологии, оружие, компьютеры? Еще — платить всем их агентам... Половина секретарш не первой молодости в бундестаге завели романчики, продавая фотокопии Востоку. Деньги требовались всюду — на шантаж, на подкуп высокопоставленных особ — политиков и бизнесменов, западных чиновников, включая кое-кого в этом зале». «Приступим, Козима?» — сказал я, беспокойно тыча вилкой в омара. «Конечно, деньги находились там и по другим причинам, — продолжала Козима. — Всей партийной бюрократии восточных стран хотелось иметь славный счетик в банке где-нибудь на Западе. Кто-то, может быть, желал немецкую машину или виллу в Канне, кто-то просто страховал себя на случай, если все изменится. Возможно, они держат деньги там, чтоб оплатить когда-нибудь переворот. А кто-то просто, чтобы поместить разумно капитал — у некоторых, как известно, были очень неплохие должности. Деньги поступали постоянно».

«Через счета Криминале?» «Способов имелось много, было множество счетов, — сказала Брукнер. — Но мы обнаружили достаточно следов, которые ведут к его счетам». «Выходит, он все знал?» «Не обязательно, — сказала Козима. — Удобней было, чтоб он занимался своей философией, а другие пользовались его счетами. Он располагал свободой, они — выходом на Запад». «А Илдико служила гончей?» — спросил я. «Она была издательницей, занималась оборотом книжных денег и располагала доступом к этим счетам, как вы сами видели». «Стало быть, она работала все время на компартию, и Холло тоже?» «Может быть, — сказала Козима, — но все это куда сложней». «Я представляю». «Она могла быть и на этой стороне, и на другой», — сказала Козима. «Какой другой?» «Конечно, после Wende все бросились эти деньги искать, — сказала Брукнер, — а они все поступают — миллиарды». «Миллиарды?» «Как после войны нацистские, вы помните? И претендуют на них все. Партия утверждает, что они — ее. Новые режимы — что народ был обокраден и поэтому верните, дескать, им. Сокрывшие их аппаратчики хотят их получить назад, чтоб оплатить свои недурственные виллы или начать новую жизнь. На Западе желают свою долю те, кто провозил их контрабандой. Кое-каким политикам и людям из правительств нужно, чтобы сейчас, в период, когда в органах госбезопасности восточных стран открываются досье, эти деньжата были спрятаны. Есть и лжеследователи, желающие знать, что было спрятано и как оно использовалось». «Значит, на одни и те же деньги претендует множество людей», — сказал я. «Да, и многих из них вы видели в Бароло», — ответила она.

Я поднял на нее глаза. «В Бароло? На большом конгрессе «Литература и Власть в Эпоху Гласности»?» «Там, где мы с вами встретились, вы помните?» «Конечно, помню, но при чем же тут конгресс? На нем были писатели, политики». «Не все из них на самом деле те, кем представлялись», — пояснила Козима. «Да что вы, — удивился я. — Сузан Сонтаг? Мартин Эмис? Не хотите ли вы сказать, что и они участвовали в этих странных играх?» «Нет, мы думаем, что эти двое — почти те, за кого выдают себя, — ответила она. — Имею я в виду других, прекрасно вам известных». «Каких других?» — спросил я. «Русских видели там?» «Неужели же Татьяна Тюльпанова?» — воскликнул я. «Вы видели когда-нибудь хоть слово, написанное ею? — вопросила Козима. — Американцы тоже. Те критики из Йейла». «Козима, прошу вас...» «Вы не находите, что профессор Монца живет немного не по средствам?» «Мне не верится», — сказал я. «И, конечно же, ваш Отто Кодичил Да, кстати, как омар?»

«Омар? Мечта, — ответил я. — А что?» «Я рада, что вы получили удовольствие. Хотелось хорошенько вас вознаградить». «Вознаградить?» «Я очень многое от вас узнала обо всем этом». «Как? Ведь я на самом деле совершенно в этом не замешан, Козима. Я абсолютно ничего не знал. Я думал, Илдико — подруга, Криминале — философ. Все это для меня большая новость. Я даже не знаю, верить в это или нет». «Однако дело свое вы сделали отлично». «Какое дело? Что я сделал, стоящее жизни бедного омара?» «Вы указали нам профессора Отто Кодичила, — отвечала Козима. — Он — ключ ко всему, он — недостававшее звено цепи. Вы сообщили нам, что вдохновитель всего — он. И стоило нам это осознать, как прояснилось остальное». «Я очень сожалею, Козима, — сказал я, хоть совсем не сожалел, — боюсь, что я не тот, кем вы меня считаете. Я указал вам Кодичила только потому, что он пытался помешать мне делать передачу. Я ничего о нем не знаю, совершенно ничего. Ну разве что он объедается тортами и не видит никогда своих студентов. В остальном он, может, чище выпавшего снега». «Нет, он замешан в этом», — упорствовала Козима. «Надеюсь, что у вас есть доказательства, — заметил я, — поскольку этот человек накоротке с министрами. К его услугам любой адвокат. Он опасный враг, поверьте мне. Если вы будете вести себя неосторожно, он добьется того, что вас снимут с должности или посадят». «Значит, вы не знали?»— уточнила Козима. «Чего?» «Кодичил пытался выцарапаться». «Что-что пытался?» «Выцарапаться. Его взяли во франкфуртском аэропорту, когда он пытался вылететь в Южную Америку».