Пламя страсти - Сьюзен Джонсон

— Ты уверен? Хэзард пожал плечами.

— Надеюсь, они не дадут мой адрес еще какой-нибудь девице, чтобы заполучить мои участки. От этой было куда больше хлопот, чем она того стоила.

— Забудь наконец о шахте, Хэзард! Ты уверен насчет Венеции Брэддок?

Розе очень хотелось поверить, что Венеция больше не интересует Хэзарда, так как у нее на него были свои виды. Но она слишком долго общалась с людьми, чтобы считать ответы Хэзарда правдой.

— Я уверен, — мрачно заявил он, размышляя о том, что любовь к Венеции поставила под угрозу не только его собственную жизнь, но и существование его клана. — Должен признать, что это было довольно занимательно. У нее моральные принципы тигрицы из джунглей, но в этом есть своя прелесть. К несчастью, она так же, как тигрица, любит охотиться, что едва не стоило мне жизни. Впрочем, это только подтверждает то, что я и так уже знал о бледнолицых. Никогда не обращай внимания на слова всегда следи за пальцем, который лежит на спусковом крючке. Тебя, разумеется, я не имею в виду. — Хэзард улыбнулся. — Подумай сама: может быть…

— Что? — спокойно спросила Роза.

— Как ты думаешь, у моего ребенка могут быть огненнорыжие волосы? — В его глазах снова появилось тоскливое выражение. — Еще не слишком рано для выпивки? Рука сегодня чертовски болит.

Хэзард растянулся на диване в гостиной Розы. Настроение у него было хуже некуда. Он даже не замечал, как крепко его пальцы вцепились в бокал с коньяком, а Роза боялась, что стекло вот-вот разлетится вдребезги. Забыв о золотистом напитке, Хэзард размышлял о том, что бы он стал делать, если бы Венеция не уехала таким вот образом и ему пришлось бы выбирать между своим кланом и ею. Разумеется, клан должен стоять на первом месте! Разумеется… Он одним глотком выпил свой коньяк.

— Налить тебе еще? — спросила Роза.

Хэзард тяжело вздохнул, его пальцы разжались немного, он расслабился и с виноватой улыбкой взглянул на нее.

— Прости меня.

— Тебе не за что извиняться, — заметила Роза, снова наливая ему коньяк. — У каждого бывают плохие дни.

Хэзард рассмеялся.

— Плохие дни? Мне нравится твой оптимизм, Роза.

«Какая, в сущности, банальность! — думал он, поднося бокал к губам. — Вождь племени отдает предпочтение любимой женщине, и духи немедленно карают его за это…» Хэзард прекрасно понимал, что из-за любви к Венеции Брэддок забыл о своем долге. И знал, что в любом случае дело не могло кончиться иначе: уж слишком они были разные люди…

В это утро Хэзард выпил большую часть бутылки, но хороший коньяк не смог прогнать прекрасные образы, сладкие воспоминания — и старые вопросы, на которые он теперь получил ответ.

Только через две недели пребывания в доме Розы Хэзард впервые смог пошевелить пальцами сломанной руки, не покрываясь при этом холодным липким потом от боли. В тот же день в Бостоне, в кабинете Кертиса Адамса, было оглашено завещание Уильяма Брэддока. Услышав распоряжения покойного мужа, Миллисент Брэддок вне себя от возмущения вскочила на ноги.

— Не может быть! Это наверняка какая-то ошибка! — выкрикнула она.

Кертис Адамс был не только адвокатом Билли Брэддока, но и его другом. Он знал, что никакой ошибки нет. К тому же обстоятельства смерти полковника и появление «кузена» Миллисент только подтвердили в его глазах мнение Брэддока о своей жене. Не то чтобы ее оставили совсем без денег. Как вдова полковника, Миллисент могла жить в его доме столько, сколько пожелает, ежемесячно получая приличное содержание. Кертис подумал, что сам бы он никогда не проявил такой щедрости. Но у Билли было более доброе сердце, чем у него.

— Я хочу оспорить это завещание! — заявила Миллисент. Ярость зажгла красные пятна на ее щеках.

Кертис аккуратно сложил руки на полированной крышке стола.

— Но оно совершенно законно, Миллисент.

— И все-таки я его опротестую! Я уверена, что найду судью, который не согласится с вашим мнением.

— Вы можете поступать, как вам будет угодно. — Адвокат повернулся к Венеции: — Вы останетесь на Бикон-стрит?

— Недолго. Я собираюсь вернуться в Монтану, — спокойно ответила она.

Хотя подруги сочувствовали Венеции в связи со смертью отца и навещали ее, а поклонники присылали ежедневно такое количество цветов, что хватило бы на весь Бостон, она все равно скучала по родным местам Хэзарда. Ей хотелось быть поближе к нему, хотелось, чтобы его ребенок вырос на той же земле, где Хэзард провел свою юность.

Венеция была одета в черный шелк, кожа ее казалась фарфоровой, а под глазами залегли глубокие тени, но, как ни странно, траур только подчеркнул ее красоту. Без украшений, бледная, с простой прической и огромными печальными глазами на похудевшем лице, она все равно оставалась красавицей и могла любого мужчину свести с ума. Никто из них не отказался бы утешить Венецию Брэддок в ее горе. Но Хэзард навсегда лишил остальных мужчин привлекательности в глазах Венеции. По сравнению с ним все они казались ей пресными. Хэзард — непредсказуемый, необузданный — заполнил собой ее мир.

— Это просто смешно! — немедленно вмешалась Миллисент. — Ты останешься в Бостоне, здесь твое место.

— Я поеду туда, куда захочу, мама, — Венеция посмотрела на мать серьезно, холодно и очень спокойно.

— Это мы еще посмотрим! — зловеще пообещала Миллисент.

Она бросила на дочь взгляд, преисполненный такой дикой ненависти, что Венеция даже вздрогнула. Миллисент никогда раньше так открыто не проявляла своих чувств, но сейчас она была в ярости. Она ненавидела всех — своего покойного мужа, Кертиса Адамса, собственную дочь, — все и вся, что оказалось на ее пути к наследству. Ведь только ради него она так расчетливо вышла замуж двадцать лет назад!

Миссис Брэддок набрала в легкие побольше воздуха и уже собралась было наброситься на дочь, но тут вмешался Янси Стрэхэн. Его голос звучал спокойно, но глаза казались осколками льда.

— Не стоит спешить, ты слишком расстроена, — Янси взял Миллисент за руку. — Ее рана еще свежа, — объяснил он Кертису Адамсу.

На самом деле Янси из последних сил старался сдержать собственный гнев. Он был так близок к богатству на этот раз… Двадцать два миллиона долларов! И все получила Венеция. Проклятая сучка! Она, вероятно, давно все знала, потому что ничуть не удивилась…

И тут ему в голову пришла блестящая идея. Рассыпавшись в извинениях перед адвокатом, проявляя чудеса южной благовоспитанности, он вывел Миллисент из кабинета Адамса.

Венеция осталась, чтобы подписать необходимые бумаги. Впервые она по-настоящему испугалась за своего ребенка: никогда еще она не встречалась с такой ненавистью и такой яростью. А когда так ненавидят, недалеко и до убийства…

Вернувшись от Адамса, Венеция тут же поднялась в свою комнату, и Янси ничего не стоило запереть дверь снаружи. Тем временем Миллисент вызвала Ханну в гостиную и объявила ей, что Венеция уехала в Монтану сразу после вскрытия завещания.