Я исчезну во тьме. Дело об «Убийце из Золотого штата» - Мишель Макнамара

Позвольте привести сначала специфический, анекдотичный пример, а затем – более широкий и универсальный.

Анекдотичный: в 2011 году мы с Филом Розенталем разрабатывали сценарий сериала, основанного на моей жизни. К тому времени «Луи» выходил в эфир в течение года, мне безумно нравилось, как он развивал новое направление в структуре ситкомов и представлял личность в комическом свете. По сути дела, мне хотелось сделать свой собственный «Луи». И мы с Филом сидели и перебирали подробности моей повседневной жизни.

– А чем занимается твоя жена? – спросил Фил во время одного из наших сеансов писанины.

Я объяснил. Рассказал ему, что она начала вести блог «Дневник реальных преступлений». Что он стал для нее возможностью писать о многочисленных «висяках» и ныне расследуемых делах, за которыми она следит в Интернете. Что она пользуется данными подозреваемых с «Майспейс». Она поняла, что социальные сети – настоящая золотая жила для следователей. Старые методы запугивания, которые применялись, чтобы заставить подозреваемых разговориться, не идут ни в какое сравнение со словесным поносом, который ежедневно изливается из этих нарциссистов-социопатов на их собственных аккаунтах в «Тамблере», «Фейсбуке» и «Твиттере». Моя жена пользовалась гугл-картами и десятком других новых платформ, предлагая решения для дел, которые казались тупиковыми. Ей особенно хорошо удавалось связывать данные какого-нибудь забытого дела десятилетней давности с вроде бы не имеющим к нему отношения «свежим» преступлением: «Видишь, как меняется его modus operandi? Неудачная попытка похищения на улице без выезда на шоссе привела к тому, что в следующий раз он сработал чисто возле самой клеверной развязки, где мог смешаться с потоком транспорта и развернуться. Он становится смелее и совершенствует навыки. Машина во всех случаях одна и та же, но он остается незамеченным потому, что штат другой, а полицейские подразделения во многих случаях не делятся между собой информацией». (Этот конкретный монолог, запомнившийся мне, был выдан однажды ночью в постели, перед ноутбуком, стоящим на наших коленях: таковы были представления Мишель о беседах на сон грядущий.)

Записи в ее блоге вызвали интерес со стороны новостных каналов кабельного телевидения, затем – программы «Дейтлайн» Эн-би-си, которая заказала ей повторные интервью с подозреваемыми по делу об убийстве, где фигурировали мормоны и «черные вдовы». Лица, представляющие интерес, упорно молчали, когда к ним обращались от имени крупного канала, но охотно разговорились, отвечая на вопросы блогера. Они просто не подозревали, что их собеседница изобрела мутантную, более экспансивную форму расследования убийств. И выложили ей все.

Выслушав меня, Фил ненадолго задумался. А потом сказал: «М-да, это шоу гораздо интереснее того, над которым мы работаем. А может, сделаем твою жену в сериале организатором вечеринок? Как тебе?»

А теперь – более универсальный пример уникальности Мишель. Мы существуем в культуре вождения пальцами по экрану, мгновенных отображений, заголовков-приманок, споров длиной 140 символов и тридцатисекундных вирусных видео. Привлечь чье-либо внимание легко, но почти невозможно его удержать.

Мишель имела дело с предметом, который требует постоянного, зачастую никак не вознаграждаемого внимания и лишь в этом случае приносит некое удовлетворение или достигает завершения. Чтобы добиться хотя бы небольших успехов, ему необходимо внимание не единственного читателя, а десятков полицейских, добытчиков информации, и гражданской журналистики.

Мишель завоевала и удерживала это внимание с помощью безупречного, захватывающего литературного стиля и таланта рассказчика. В ее текстах понятна точка зрения каждого, среди ее персонажей нет вымышленных. Со всеми этими людьми она знакомилась, сопереживала им, не жалела времени, чтобы увидеть их по-настоящему: полицейских, выживших жертв нападения, безутешных родных и, как бы трудно мне ни было вообразить это, даже ущербных и вредоносных насекомых вроде «Убийцы из Золотого штата».

Я все еще надеюсь, что он услышит, как за ним захлопнется дверь камеры. И надеюсь, что Мишель тоже каким-то образом услышит это.

На прошлое Рождество наша дочь Элис открыла подарок, который оставил для нее Санта. Элис была счастлива, разворачивая маленький цифровой фотоаппарат и разбираясь с настройками. Забавный подарок. С Рождеством, детка!

Позднее тем же утром Элис спросила вдруг ни с того ни с сего: «Папа, а почему у Санта-Клауса твой почерк?»

Мишель Эйлин Макнамара покинула нас. Но оставила после себя маленького детектива.

И тайну.

Пэттон Освальт

Херндон, Виргиния

2 июля 2017 года

Ты был твоим приближением – глухим стуком о доски забора. Внезапным холодом из-за взломанной и открытой двери в патио. Запахом лосьона после бритья, расплывшимся по спальне в три часа утра. Ножом, приставленным к шее. «Не шевелись, а то убью». Их встроенные системы обнаружения угрозы подавали лишь еле слышные сигналы сквозь глубокий сон. Никто не успевал даже сесть. Пробуждение означало понимание, что они стали заложниками. Телефонный провод перерезан. Из оружия вынуты патроны. Веревки приготовлены и выложены. Ты навязывал действия, оставаясь на периферии зрения, как неясное видение в маске и странные, судорожные вдохи. Твоя осведомленность ошеломляла их. Точным жестом ты поднимал руки к выключателям, которые трудно найти на ощупь. Знал имена. Количество детей. Места встреч. Предварительное планирование обеспечивало тебе решающее преимущество, потому что когда твои жертвы пробуждались от слепящего света фонарика и слышали угрозы, произнесенные сквозь зубы, ты всегда оставался для них незнакомцем, а они для тебя – нет.

Стук сердца. Сухость во рту. Твой телесный облик оставался невообразимым. Ты был мимолетным ощущением твердой подошвы обуви. Пенисом, смазанным детским лосьоном и сунутым в связанные руки. «Постарайся как следует». Никто не видел твоего лица. Никто не чувствовал всю тяжесть твоего тела. Жертвы с завязанными глазами ориентировались по обонянию и слуху. Цветочный запах талька. Оттенок корицы. Звяканье колец шторы. Вжиканье молнии на спортивной сумке. Стук рассыпавшихся по полу монет. Скуление и всхлип: «Мамочка!» Мелькание теннисных туфель из темно-синего нубука.

Лай собак, удаляющийся в западном направлении.

Ты был тем, что оставлял после себя: вертикальным разрезом длиной четыре дюйма, проделанным в сетке на окне дома на Монклер-Плейс в Сан-Рамоне. Топориком с зеленой рукояткой на живой изгороди. Куском шнура, висящим на березе. Пеной на пустой бутылке из-под крепкого пива «Шлиц» во дворе за домом. Мазками неизвестной синей краски. Кадром номер четыре на катушке фотопленки номер три в управлении шерифа округа Контра-Коста, снятым в том месте, где, как они считали, ты перебрался через забор. Побагровевшей правой рукой девушки, которая на долгие часы потеряла чувствительность. Очертаниями лома в пыли.

Восемью проломленными черепами.