Спутники Волкодава. Путь Эвриха - Павел Молитвин

— Я должен видеть Батара!

— Его нет в доме. Зато стрел у меня хватит на две дюжины грабителей!

«А ведь она не шутит!» — пронеслось в голове Сюрга, и он, помедлив, отступил от двери. Покосился на переминавшихся за его спиной воинов — не смеются ли? Нет, лица «беспощадных» сохраняли бесстрастное выражение. Если он прикажет, они не колеблясь выломают дверь… и получат по стреле в брюхо. Третью стрелу Батар всадит в самого Сюрга и таким образом раз и навсегда избавит свой дом от посещений старинного приятеля.

В том, что именно так все и произойдет, сомневаться не приходилось. Раз уж косторез не прикончил Хурманчака, говорить ему с примкнувшим к заговорщикам тысячником не о чем. И если бы даже разговор состоялся, толку от него скорее всего было бы немного. Угрожать Батару бесполезно — не слишком-то он его боится, иначе вел бы себя по-другому. Соблазнять? Но чем можно подкупить и улестить человека, допущенного к Энеруги, в чьей власти дать ему все, чего тот пожелает?

Сюрг в задумчивости потер переносицу. После того как он доставил во дворец Макурага и пригнал в Ма-тибу-Тагал остатки племени хамбасов, «вечно бодрствующие» прониклись к нему величайшим почтением, и понадобилось совсем немного усилий, чтобы они поведали все, что знают о Батаре. Из рассказов их со всей очевидностью следовало, что косторез сумел расположить к себе Хозяина Степи, в заказах недостатка не испытывает, а выполненные им работы оценены по достоинству. Разумеется, он уже и думать забыл о мести и не будет рубить обильно плодоносящее дерево. Подкупить его не удастся, ибо Хурманчак слывет щедрым правителем, а убить…

Нет, не стоит даже пытаться, решил Сюрг, припомнив замеченные им около Батарова дома фигуры, в которых он без труда признал соглядатаев Хозяина Степи. Если бы не они, он мог бы рискнуть и расквитаться с предателем, что, впрочем, не слишком облегчило бы его собственную участь, ибо срок, назначенный лже-Рикиром, уже истек, охота за ним началась и теперь вряд ли прекратится даже после смерти Энеруги.

— Скверно! Ах, как скверно все складывается! — пробормотал Сюрг и, бросив последний взгляд на мальчишку, принявшегося наполнять аргалом следующую корзину, двинулся прочь со двора.

Чувствуя, что спину его буравят взгляды Батара, рабыни-саккаремки и подмастерьев, тоже, верно, притаившихся у каких-нибудь отдушин в стенах с луками в руках, он стиснул в бессильной ярости зубы — надо же было так оплошать! И как его угораздило в этакую паскудную историю впутаться! А все жадность! Заложил бы Тэтая вместе и другими скупщиками скота и спал себе спокойно. И ведь знал, знал, что, распотрошив хамбасов, до отказа мошну набьет, так нет же, прельстился дармовой денежкой, осел безмозглый!..

Опасность подстерегала его с двух сторон. Рано или поздно Батар, не будучи дураком, выдаст его Энеруги с потрохами. Выждет подходящий момент и выдаст — ради того, чтобы благонадежность свою доказать, первым придворным скульптором заделаться или положение свое утвердить. Для чего именно — не суть важно. Ясно, во всяком случае, что Сюрговыми косточками он себе путь к процветанию умостит — дай только срок. Ежели, конечно, до того срока не прикончит новоиспеченного тысячника подосланный лже Рикиром убийца. Лжеусатый за мономатанскую свою отраву, за доверие обманутое ножичек на него уже вострит, и объяснения и оправдания ему без нужды. Особливо после того, как принял Сюрг от его гонца мешочек с золотом. Ах, как скверно все получилось, хоть вещички собирай и беги нынче же в Саккарем!

Шагая по улицам Матибу-Тагала, удачливый тысячник, на которого пальцами указывали прохожие, коего провожали завистливыми взглядами все, знавшие его в лицо, а было таких немало, едва сдерживался, чтобы не зарычать, как затравленный тигр, не запустить пальцы в короткую бородку и не дернуть ее изо всех сил, наказывая себя за беспримерную глупость, неосмотрительность и дурацкую жадность. Несколько раз Сюргу чудилось, что он набрел на спасительный выход из безнадежной, казалось бы, ситуации, но после недолгих размышлений убеждался, что перед ним очередной тупик, выбраться из которого ни Ночной Пастух, ни сам Промыслитель ему не помогут.

Излюбленный, прекрасный, неизменно выигрышный ход — «предай предателя» был заказан, поскольку он не знал настоящего имени лже-Рикира, а серебряная коробочка и стеклянный флакончик находились у Батара. Если бы Сюрг сумел правдами и неправдами выцарапать их у костореза, можно было бы предъявить отраву и противоядие Хозяину Степи… Тем более, после чудесного излечения Имаэро заморским врачевателем, Хурманчак, судя по слухам, намеревался учинить дознание и выявить отравителя. Если бы Батар согласился выслушать старинного приятеля, он, быть может, сумел бы, взывая к старой дружбе, уговорить его отдать коробочку и флакон Энеруги, присовокупив Сюрго-вы заверения в бесконечной верности Хозяину Степи. Дескать, тысячник, дабы сохранить все в тайне и тем облегчить поимку отравителей, вручил коробочку и флакон косторезу…

Ах, да что там говорить! Вариантов спасения, в которых участвовал Батар, было много, а вот без него… Но зачем, спрашивается, тому делить награду с бывшим дриятелем? Ведь Сюрг, даже при самом удачном стечении обстоятельств, не мог указать злоумышленника, а если нет злодея, которого можно наказать, нет и награды. Зато ежели в злоумышлении против Хозяина Степи обвинить Сюрга…

О, тысячник «беспощадных» прекрасно понимал не желавшего его видеть Батара! Не мог он уразуметь другого: почему тот не выдал его до сих пор? Это-то и побуждало его являться к дому костореза день за днем, надеясь на… Напрасно, впрочем, надеясь.

— Глядите, Зачахар! Зачахар и с ним лекарь! Тот самый, заморский, который излечил Имаэро!..

Сюрг прислушался к гудению толпы, собравшейся на углу Триумфальной улицы, откуда открывался превосходный вид на раскинувшуюся перед дворцом площадь.

Присоединившись к воинам, чиновникам, продавцам лепешек и прочим зевакам, он с любопытством разглядывал вышедших из дворца мага и лекаря. Невысокий тщедушный Зачахар сильно проигрывал в сравнении со статным аррантом, вьющиеся золотые волосы которого и пронзительные зеленые глаза притягивали к себе взгляды смуглых, черноглазых и черноволосых степняков. Длинные пегие волосы мага, бледная кожа и презрительное выражение ничем не примечательного лица не слишком-то располагали к нему людей, и, отдавая себе отчет в том, что внешность его несколько не соответствует занимаемому им при дворе положению, одевался Зачахар нарочито броско. Черно-алый плащ, халат из тяжелой золотой парчи, высокий колпак, на котором, словно звезды на ночном небосклоне, сияли яркие самоцветы…

— Н-да-а-а!.. — Сюрг сморщился и перевел взгляд на арранта, кутавшегося от порывов студеного, налетавшего с Урзани ветра в толстый белый плащ.

Придворный маг и чужеземный лекарь были весьма не похожи друг на друга, что ничуть не мешало им оживленно беседовать, направляяскк повозке Зачахара. Хотя о чем могли говорить маг, изготовивший Огненное зелье и непрерывно совершенствующий самые страшные из известных в мире орудия убийства, и врачеватель, потребовавший за исцеление Имаэро вместо золота и власти вернуть свободу каким-то рабыням, бравый тысячник представить себе не мог.