Волшебники - Лев Гроссман

В этот момент послышался нутряной сухой кашель, и чей-то голос сказал:

— Добро пожаловать.

Овен открыл глаза.

— Добро пожаловать, дети Земли. И ты, отважное дитя Филлори, — добавил он в адрес Бамса. — Мое имя Эмбер.

Он принял сидячее положение, уставив на них горизонтальные, похожие на арахис, овечьи зрачки. Его руно отливало бледным золотом, уши смешно торчали из-под могучих крученых рогов.

Один только Пенни знал, что делать в такой ситуации. Скинув рюкзак, он опустился перед овном на колени и почтительно склонил голову.

— Мы искали корону, а нашли короля. Я почитаю за честь и привилегию присягнуть вам на верность, милорд Эмбер.

— Благодарю, сын мой.

Эмбер благосклонно приспустил веки. Слава Богу, крутилось у Квентина в голове. Нет, без балды — слава Богу. Это действительно он. Другого объяснения нет. Эту милость фортуны они заслужили не своим героизмом — их привел сюда Эмбер. Он спас их. Это последний зачет, за которым должна последовать коронация.

Кто-то еще преклонил колени — Квентин даже не посмотрел кто. Сам он был пока не готов. Может, через минуту — сейчас точно не тот момент. Вообще-то хорошо бы после стольких часов на ногах. Не зная, что делать с руками, Квентин сложил их на животе.

Эмбер говорил что-то, но он особенно не вникал. Ничего путного, скорее всего, — в книгах он тоже всегда пропускал речи обоих овнов. Где, кстати, Амбер? Они ведь всегда ходят парой.

— …с вашей помощью. Пора нам вернуть себе законную власть над этой землей. Выйдя отсюда, мы вернем Филлори былую славу…

Пусть себе мелет, Элис перескажет потом. В книгах эти двое всегда выглядели малость зловещими, а в реальности Эмбер ничего, симпатичный. Понятно, почему филлорийцы ничего против него не имеют. Он как Санта из торгового центра, которого никто не принимает всерьез. Посмотреть на него — баран и баран, разве что покрупнее, лучше ухожен и производит впечатление разумного существа. Смешно, в общем.

Как трудно сосредоточиться. В голове сплошной туман от усталости, облегчения, Элиотовой фляжки. Приветственные речи само собой, но где ж все-таки вода-то журчит? Смерть как пить хочется.

Вот она, корона, между его копытами. Может, попросить надо? Или он сам отдаст ее, когда сочтет нужным? Вопрос этикета, как на званом обеде. Вообще-то ее полагалось бы вручить Пенни за то, что подсуетился вовремя, а всех остальных сделать подданными. Не особо, конечно, хочется, чтобы Пенни стал верховным правителем. Неужели это ему в итоге достанется роль героя?

— У меня вопрос, — совершенно неожиданно для себя сказал Квентин. Эмбер прервался. Крупный экземпляр, да — футов пять в холке. Губы черные, овчина, должно быть, мягкая и пушистая. Зарыться бы в нее лицом, выплакаться как следует и уснуть. Пенни сделал страшные глаза, обернувшись назад. — Не хотелось бы допытываться, но если вы Эмбер, то почему остаетесь здесь? Почему не вышли и не помогли своему народу?

Вот угораздило. Он не хотел обострять, хотел только выяснить, зачем их заставили пройти через все эти муки. Разобраться с этим, а потом уж двигаться дальше.

— Высокопарно получается… но вы все-таки бог, а там все разваливается. Многие, наверно, просто не могут понять, где вы были все это время. Почему вы обрекли их на такие страдания?

Вместо жалкой дрожащей улыбки, которую Квентин только и сумел выдавить из себя, тут больше подошел бы наглый оскал, и тон мог быть поуверенней. Ну уж простите, так получилось. Эмбер издал легкое блеянье. Рот у него, в отличие от человеческого, двигался больше вбок, внутри виднелся розовый, неповоротливый бараний язык.

— Прояви уважение, — укоризненно сказал Пенни, но Эмбер, воздев черное копыто, произнес чуть более жестким тоном:

— Позволь напомнить, человеческое дитя: мы не слуги вам. Мы действуем лишь по собственному желанию, не по вашей прихоти. Некоторое время мы пробыли под землей, это так. Трудно сказать, сколько именно, ибо солнце не заглядывает сюда, но по крайней мере несколько месяцев. Мы укрылись здесь, оттого что пострадали в борьбе со злом, которое пришло в Филлори.

Он слегка повернул продолговатую золотистую голову, и стало видно, что одна из его задних ног сломана и не может служить опорой.

— Я что-то не понимаю, — вмешалась Дженет. — Вы здесь бог или один из богов — разве это не делает вас всемогущим?

— Законы, о которых мы говорим, выше твоего понимания, дочь моя. Созидание на одной чаше весов, разрушение на другой. Они вечно колеблются, но разрушать легче, чем созидать, и есть существа, которые по природе своей являются разрушителями.

— Зачем же вы создаете то, что способно повредить вам или кому-то из ваших созданий? Вы хоть знаете, сколько мы выстрадали?

— Я знаю все, дочь моя, — сурово ответил овен.

— Ну так послушайте, — подбоченилась Дженет. Жалость к себе так ее одолела, что остановиться она уже не могла. — Мы, люди, несчастны по определению. Мы ненавидим сами себя, ненавидим друг друга и порой очень жалеем, что вы или кто-то другой сотворили нас и тот говенный мир, в котором нам приходится жить. Знаете, да? Тогда в другой раз постарайтесь халтурить поменьше.

Настала звенящая тишина. Факелы чадили на стенах, стреляя копотью до самого потолка. Квентин, чувствуя правоту этих слов, разозлился и в то же время занервничал.

— Тебя снедает гнев, дочь моя, — с бесконечной добротой молвил Эмбер.

— Я вам не дочь. — Дженет скрестила руки. — И ни фига меня не снедает.

Овен тяжко вздохнул. Слеза из большого влажного глаза скатилась в золотистую шерсть. Квентину невольно вспомнился гордый индеец из старой социальной рекламы, призывавшей не засорять природу.

— Во дает! Овна и того до слез довела, — прошипел Джош ему на ухо.

— Зло вздымается грозным валом, — (Эмбер, как это водится у политиков, вернулся к основной теме), — но ваше прибытие обратит его вспять.

Не обратит, с тошнотворной ясностью понял Квентин.

— Вас держат здесь против воли, — сказал он. — Вы узник. Правда?

Ничего, выходит, еще не окончено.

— Тебе многого не дано понять, человек. Ты всего лишь дитя.

— Ведь правда же? — продолжал, не слушая, Квентин. — Кто-то заточил вас сюда, и вы не можете выйти. А нам выпала роль спасателей.

— Где ваш брат? — всполошилась Элис. — Где Амбер?

Все застыли, впившись глазами в черные губы Эмбера.

— Ммм, — потер подбородок Элиот. — Все может быть.

— Амбер умер, не так ли? — произнесла Элис. — Это место — не гробница. Это тюрьма.

— Или ловушка, — добавил Элиот.

— Послушайте меня, дети человеческие. Есть законы, которых вам не понять. Мы…

— Слышали уже, — фыркнула Дженет.