Записки средневековой домохозяйки - Елена Ковалевская

– Мы ведем работы в этом направлении, – сухо проинформировал меня Себастьян. – Только я о них вам сообщить не могу, это государственная тайна.

– Что крутите два колесика и между токоотводами проскакивает разряд? – произнесла я с иронией, не сумев удержаться.

– Мы продвинулись дальше, – надулся Себастьян. Похоже, я нащупала его слабое место – скорее всего, далеко от лейденской банки они не ушли.

– Что вы уже построили плотину, установили гидроэлектростанцию и протянули километры проводов?! – В мой тон закрался излишний сарказм, и я поспешила исправить положение. – Извините, – совершенно искренне произнесла я. – Я не хотела вас обидеть или как-то оскорбить. Просто для меня ваш мир – прошлое, которое отстает от моего как минимум на пару веков. У нас машины, самолеты!.. Господи, да мы людей в космос отправляем! Делаем телескопами съемки дальних галактик. И медицина у нас другая, – продолжила я, распаляясь. – Пусть рак мы до конца вылечить не можем, но сердце, печень, почки пересаживаем, чтобы больной дальше жить мог. Зрение восстанавливаем. Я… я могу позвонить по компьютеру… только не спрашивайте сейчас, что это такое. В общем, я могу поговорить с человеком, который находится на другом континенте. Причем даже увидеть его. У нас женщина – это свободный человек, а не чья-то собственность. Да я сама зарабатывала и жила себе спокойно!.. – Смахнув с глаз предательские слезы, я продолжила сравнивать миры: – У вас же медицина – жуть сплошная! Знахарство! Ни антибиотиков, ни антисептиков. Йода и того нет! Никакого прогресса! Вон вы пистолеты одни научились делать, а остальное? У вас гигантских заводов нет. Связи тоже нет. Вы гонцов гоняете, вместо того чтобы просто позвонить или отправить сообщение. Ничего этого нет! Так что для меня ваш мир – Средневековье. Самое настоящее Средневековье. Вот так.

Мы вновь замолчали. Я пыталась сдержать слезы, в горле встал ком и не давал говорить. Себастьян в полной растерянности взял у меня телефон и начал крутить, рассматривая. По незнанию он или куда-то нажал, или что-то сдвинул, но задняя крышка отскочила, и из него вывалилась батарейка.

– О, простите меня! – воскликнул он. Его голос был полон неподдельного раскаяния. – Я сломал вашу штучку…

На что я лишь взяла батарейку и вставила ее обратно.

– Ничего страшного, – выдавила я. Хотя… Чего теперь трястись-то уж, все равно розетки здесь еще лет сто не предвидится. И при помощи маникюрного набора вскрыла телефон, обнажив плату с микросхемами. – Вот, смотрите, – показала я распотрошенное нутро Себастьяну. – Если вы сможете воспроизвести это, значит, сможете сделать то, о чем я вам рассказывала.

Он осторожно кончиком ногтя задел пайку, царапнул дорожку.

– Какое все мелкое… – растерянно протянул он.

– Угу, мелкое, – кивнула я. – Зато в памяти у него может храниться библиотека на десять тысяч томов.

– Десять тысяч?! – Кажется, мысли у Себастьяна вновь зашкалили.

– А может, и пятнадцать, – мстительно добавила я и, подняв на него полный тоски взгляд, спросила: – Ну как, будете посвящать короля во все это?

Себастьян в растерянности замер, сначала вроде бы качнул головой в согласии, затем его подбородок пошел в сторону, а под конец он все же выдохнул:

– Не уверен. Надо подумать. Надо будет очень крепко подумать. Король – очень здравомыслящий человек, однако такое… Я подумаю, Аннель. Честно.

И, все так же находясь в глубокой растерянности, он наклонился ко мне, едва заметно коснулся губами щеки, словно для него это было привычным делом, а потом встал и так же в молчании покинул комнату.

Вивьен хотелось основательно что-нибудь расколотить. Даже нет, прибить кого-нибудь! И чтобы этим кем-нибудь был не кто иной, как Герман. С каким бы удовольствием она вцепилась ему в глаза. Вот так всадила бы длинные ногти и… Но, к сожалению, он был далеко, а перед ней лежало лишь письмо от него, которое она только что расшифровала. Герман вновь требовал, чтобы она достала какие-то бумаги, относящиеся к временам королевской бабки, а зачем и для чего – не сообщал. Мало ему было сведений, что она выкачала из Хольгрима?! Мало и тех, что узнала через Кларенса?! Так и эти еще подавай?! Этот старый сморчок ставил перед ней почти невыполнимую задачу – хотел, чтобы она стащила бумаги. А какие бумаги, откуда и как?!

Не сдержавшись, женщина запустила в стену серебряной пудреницей. Облако мельчайшей розоватой пыли, словно невиданная пыльца, заискрилось в солнечных лучах.

– Дьявол! – рыкнула она и швырнула следом еще и щетку для волос.

Лишь когда злость немного улеглась, Вивьен принялась размышлять здраво. Как помнится, всеми делами, как-то загадочно связанными с королевской семьей, занимался сынок герцога Коненталя, первого канцлера, ныне по-тихому ушедшего в отставку. Почему он ушел с поста, она догадывалась, вернее, даже знала. Это с ее подачи Кларенс влез в авантюру… Но ладно, это дела прошлого, теперь надо бы решить, как ей поступать дальше. Подобраться к Себастьяну не имелось никакой возможности – уж слишком ушлым типом он был, во-первых, а во-вторых, его, как Кларенса, не соблазнишь женским телом. В общем, лично соваться к маркизу не было смысла, следовало действовать обходными путями. А самый ближайший обходной путь один – невменяемый Кларенс. Только через него она смогла бы пробраться к ним домой.

Ох, как ей не хотелось вновь связываться с ним! Нет, конечно же, в постели с ним Вивьен очень нравилось, он был резок, напорист… можно сказать – груб. Но вот его истерики и необоснованные подозрения портили все. С его непредсказуемыми выходками выстраивать отношения становилось чрезвычайно сложно, и куда его занесет в следующую секунду, было невозможно угадать. Но, похоже, придется вернуться к этому полоумному и, водя его за нос, как-нибудь пытаться выяснить про документы, с которыми работал Себастьян. Она потом что-нибудь обязательно придумает, узнает или подслушает, а пока надо сделать первый шаг – встретиться с Кларенсом.

Дом, где снимал комнаты маркиз Мейнмор, не отличался особым шиком. Надо сказать, что он вообще ничем не отличался, разве что застарелой вонью кислой капусты да селедочного рассола. Да и сам дом находился не на фешенебельной улице, не в самом дорогом районе столицы.

Вивьен, приподняв полы дорогого дорожного платья, осторожно ступала по скрипящим ступеням, при этом опасаясь коснуться одеждой лестничных перил. Вокруг все было настолько заскорузлым, настолько засаленным и даже на вид липким, что одна мысль, что она заденет здесь что-то хотя бы перчаткой, вызывала дрожь.

Наконец, пройдя по длинному коридору доходного дома, она остановилась перед дверью и постучала концом трости с залитым в нее свинцом (идти в такой район совершенно безоружной было бы верхом глупости). Сначала ничего не происходило, и ей пришлось стучать настойчивей, пока за дверью не раздался знакомый, несколько хрипловатый со сна голос. Женщина недовольно поморщилась, а потом как по волшебству на ее глаза навернулись слезы, лицо приняло скорбное и какое-то виноватое выражение, а румяные щечки вмиг побледнели.