Темная материя - Питер Страуб

Я забрался далеко в безбрежную пустыню и обнаружил, что кончилось горючее. Через пару минут надо мной закружатся грифы. Живо представилось, будто я пожилой вампир. В призрачном свете вытянул вперед левую руку. Кожа чуть блестела, но отвратительных жирафьих пятен не было. Мне стало стыдно. Буйное писательское воображение подкинуло идею, что третьеразрядный маг спас меня от гибели в авиакатастрофе, искупая вину за многолетнюю любовную связь с моей женой; блуждающий огонек догадки поманил меня и швырнул через полстраны — получилась идиотская пародия на Лью Арчера. Фальшивый сыщик в погоне за доказательствами неверности собственной жены: как ты мог в своей глупости зайти так далеко?

Мне грозило повторить подвиг Джейсона Боутмена с заплывом по озеру Мичиган на украденной парусной шлюпке. Еще один день в засаде под открытым небом на набережной, под прикрытием соломенной шляпы и газеты, и меня вынесет из гавани на открытую воду — на поиски в тумане.

Я вытащил из кармана мобильный телефон, поглядел на него пару секунд, нажал единицу — ускоренный набор номера жены. Ее телефон сразу же переключился на голосовую почту. Я проговорил:

— Это я. Просто звоню, чтобы сказать, что люблю тебя.

Дал отбой, выключил телефон и сделал глоток из стакана. Вылил остатки виски в раковину, положил темные очки и соломенную шляпу на кровать и пошел выписываться из «Золотых песков Атлантики».

Около часу следующего дня я был дома.

Первые недели после возвращения Ли мы очень много разговаривали. Мне хотелось верить ей, и я верил, по крайней мере старался. Вот что она рассказала:

— Да, у нас с ним был секс, один-единственный раз, когда мне было семнадцать, в октябре шестьдесят шестого. Вот почему Мередит Брайт так дулась на меня.

— Это можно было бы назвать совращением несовершеннолетней, но точно не изнасилованием. Все было по взаимному согласию. Я хотела этого.

— Да, я любила его, и да, люблю до сих пор, хотя абсолютно по-другому. Нет, ты знаешь, что я имею в виду. Разве нет в твоей жизни людей, которых ты любишь по-разному?

— Разумеется, я не имею в виду романтически.

— Да, с тех самых пор, с тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. С большими перерывами, пока ты был в Нью-Йорке, а я работала барменом, и после, когда ты учился в аспирантуре, а я была в Нью-Йорке.

— Да, были и другие долгие периоды, когда мы с ним не виделись.

— Я что-то значу для него. Что-то важное.

— Знаешь, чем мы занимаемся? Мы говорим. Иногда выбираемся куда-нибудь пообедать или поужинать. Раз в пять лет ходим в бар. В хороший, не в твоем стиле.

— Говорит в основном он. Ему нравится, как я слушаю, он доверяет тому, что слышит от меня в ответ. И тому, как я реагирую на его слова.

— Ему интересно знать, что я думаю о делах, о которых он рассказывает.

— Почему? Потому что ты всегда с таким недоверием относился к Спенсеру, а наши встречи были такими безобидными. Кроме того. Он был моим. Ты хотел держаться подальше от этого, вот я и держала тебя подальше. Это было не твое. Это и сейчас не твое.

— Кроха — Дональд — знал о паре встреч, да. Хотя я никогда его не видела.

— Не знаю. Он мне об этом не рассказывал, да и не стал бы рассказывать. Мэллон никогда не рассказывал о своих благородных поступках, особенно о таких вот. Он бы посчитал это похвальбой. Из того, что ты рассказал о человеке в аэропорту, можно предположить, что это был Спенсер. Но помни, Дона Олсона он тоже любил. Много лет они были партнерами.

— Нет, он не стал бы спасать тебе жизнь из-за угрызений совести. Он спас бы ее потому, что ты мой муж, и потому, что знает, что я люблю тебя.

— Вообще-то были еще две причины, почему я отправилась в Рихобот Бич. Я поняла, что одна из тех женщин, с которыми я беседовала об украденных деньгах, беспардонно наврала мне, и хотела разобраться с ней. Кроме того, у них кто-то снова начал воровать.

— Ложь? Я расскажу тебе, что такое ложь. Тебе понравится. Ты помнишь женщину, которая рассказала, как мужчина ослепил ее и как она убила его случайно, когда он тащил ее в овраг? Одним прекрасным утром я поняла, что все было наоборот. Она сама нашла его, после того как он вышел из тюрьмы, и пригласила на встречу. Тот паренек из кафе, Пит, ждал в овраге: он с ума по ней сходил и сделал бы для нее что угодно. Она уложила мужчину на землю рядом с собой, а Пит размозжил ему голову камнем и спрятал труп. После чего они с мальчишкой занялись сексом. Она во всем призналась мне. Я просто хотела услышать это от нее самой… Что же касается новых краж, здесь все просто. Я отправилась прямо к женщине, которую заподозрила с самого начала, и она опять во всем созналась. Рыдала. Мы вызвали полицию, ее арестовали. Другого она не заслуживала.

— Спенсер так доверяет мне благодаря тому, что я сделала той ночью. Он видел, что я сделала тогда, и полагает, кое-что делала и позже.

— Что именно я сделала? Путешествовала так далеко, как ему и не снилось. Хочешь верь, хочешь нет.

— Что я делала? Резвилась, резвилась, резвилась — всюду, где только могла. Ха.

— Хорошо, я расскажу тебе. Я же обещала. Но больше об этом говорить не желаю. Очень тяжело рассказать даже один раз, и это будет непростой разговор. Ты понимаешь? Правда? Вот и хорошо. Но когда я буду говорить об этом в первый и последний раз, должны присутствовать Говард Блай, Дон Олсон и Джейсон Боутмен. Гути, Кроха и Ботик. Они должны слушать меня тоже, они должны быть в здравии и рассудке, они должны быть настоящими. Поскольку речь пойдет о том, что случилось с ними. О том, что случилось со всеми нами, с нашей маленькой компанией.

— Отлично, значит, найди Гути и посели где-нибудь здесь, в городе. И тогда мы подготовим его — поможем начать новую жизнь в этом мире. И тебе, Дональд, поможем устроиться так, как захочешь.

— На это уйдут годы. Отлично. Уезжать я никуда не собираюсь, как и вы, ребята.

* * *

Через три месяца я поехал в Мэдисон и забрал из больницы «Ламонт» Говарда Блая. При выписке из заведения, где он провел большую часть жизни, Говард собрал все свои вещи в новенький чемодан «Самсонайт» — прощальный подарок от доктора Гринграсса и его супруги: пять непрочитанных книг в мягких переплетах, зубная щетка, бритва, расческа, две рубашки, две пары брюк, пять пар трусов, пять пар черных носков, пара башмаков «Тимберленд» и коробочка зубной нити. Весь персонал и больные выстроились во дворе перед входом попрощаться с любимым пациентом и пожелать ему счастливого пути. Парджита Парминдера прильнула к Гути, пока они шли к машине, и отпустила его с заметной неохотой и лишь тогда, когда я пообещал пригласить ее в Чикаго в ближайшее время. В свою очередь Говард, тоже рыдающий, пообещал звонить каждую неделю, если не ежедневно.

Прежде чем отвезти Гути в Чикаго, я покатал его по Мэдисону — показал нашу школу и знакомые с детства районы. Старый дом Крохи, старый дом Ботика, полуразвалившуюся лачугу, где когда-то обитала изумительная Минога. Под конец экскурсии я привез его на Стейт-стрит. Проезд по улочке давно запретили, и мы прошли пешком по одной стороне, возвратились по другой, подмечая неумолимость перемен. Угловая лавчонка по-прежнему работала, но почти все остальное, что мы помнили, исчезло. Не было больше «Жестянки», аптеки Реннебома Рексалла, Братхауса, лавки букиниста.