Чаша гнева - Александр Борисович Михайловский

поздно уже, пора расходиться по домам. Я со своими людьми отойду ночевать к себе на базу, встретимся тут же завтра утром.

- А разве вы не встанете на постой в Каменской? - спросил Филипп Миронов.

- Для этого сейчас нет причин, - сказал я. - Внезапное ночное нападение, пока Чернецов в Макеевке, вам не грозит, да и ночевать мне и моим людям все же лучше в пункте постоянной дислокации, а не в чистом поле, или напрягая на постой местных жителей. Кроме того, если я у вас задержусь дольше какого-то определенного времени, то лучшая и активная часть вашего красного казачества начнет испытывать непереносимое желание поступить ко мне на службу и принести встречную клятву верности. Уж таково мое свойство Защитника Русской Земли и Бога Справедливой Оборонительной Войны - призывать под свои знамена всех настоящих воинов. Поэтому и бывать у вас тут мне желательно короткими наскоками. А вот тех ваших оппонентов, что не приняли революцию и в тоже время услышали Призыв, я заберу с собой с превеликим удовольствием, ибо так будет лучше для всех.

- Да, так будет лучше для всех, - согласился Филипп Миронов, и на этой оптимистической ноте мы расстались. Помимо своих людей, я прихватил с собой и Нестора Махно с его хлопцами: посещение Тридесятого царства входило в его перевоспитательную программу.

24 (11) января 1918 года. Поздний вечер. Область Войска Донского.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

С утра я выпустил в небеса над областью Войска Донского штурмоносец и приступил к тщательной воздушной разведке местности перед генеральным сражением за подавление Калединщины. Вместе со мной в рубке присутствовали Филипп Миронов и Нестор Махно, в то время как прочие деятели Донского ВРК из имеющейся массы сочувствующих советской власти казаков пытались сформировать конную бригаду Красной гвардии. Предназначение этого формирования состояло исключительно в поддержании на своей территории революционного порядка и предотвращении грабежей и кровавых эксцессов, а не в войне с «калединцами» и «добровольцами».

При этом энергооболочка доложила, что в Основном Потоке войсковой старшина Голубов тоже создал бригаду аналогичного состава и предназначения. Но после его отказа выдать на расправу «казачьих контрреволюционеров», включая бывшего главу войскового правительства Митрофана Богаевского, Антонов-Овсеенко приказал казачью бригаду разогнать, а Голубова арестовать. Бригаду голубовцев у красных опричников разогнать получилось, ибо воевать тогда казаки не хотели ни на одной стороне, а вот сам Голубов от ареста утек и позже был застрелен в спину бывшим участником банды есаула Чернецова. После этих сведений желание как можно скорее отдать Антонова-Овсеенко в разработку Бригитте Бергман усилилось до непреодолимого. И Троцкий, и Свердлов во время допросов в моей службе безопасности на казачью тему уже наговорили столько, что даже сотрудники товарища Дзержинского только качали головами, так что было бы неплохо добавить в это дело откровения еще одного фигуранта.

Отряд Чернецова грамотно снялся с позиций под Макеевкой с наступлением темноты (в шесть часов вечера) и в полном порядке, с обозом, пехотой и пулеметами на телегах, принялся стремительно (около шести с половиной километров в час) отступать в общем направлении к станице Шахтинской (город Шахты). Гнаться за ним ни Сиверс, ни донбасские красногвардейцы не собирались, поскольку не имели такого желания. По расчетам Елизаветы Дмитриевны, прибудут в пункт назначения они за сорок восемь часов, и после краткого отдыха снова будут готовы вести боевые действия.

При этом сам есаул в сопровождении личной охраны верхами, меняя лошадей, выехал в направлении Новочеркасска - очевидно, для того, чтобы поискать там надежных подкреплений своему отряду из числа «добровольцев» (ибо казаки против казаков, за исключением отдельных отморозков, по большей части уже собранных в его отряде, не воюют). Меняя лошадей в станицах, с одной остановкой на кратковременный отдых, до атамана Каледина он доберется примерно за сутки.

- Ну вот, товарищи, - сказал я, - ситуация просто идеальная: есаул Чернецов отдельно, а его головорезы отдельно. Хорошие сапоги, надо брать.

- В каком смысле брать, товарищ Серегин? - не понял Миронов, в то время как Махно только понимающе кивнул.

- В смысле арестовывать - без крови и шума, отдельно от его людей, - пояснил я.

- А если он не дастся? - спросил войсковой старшина.

- А кто ж его будет спрашивать, дастся он или не дастся, - хмыкнул я. - Есть у нас методы и на такие случаи, причем это не какие-нибудь там особые способности, а технологии далеких-предале-ких будущих времен, для невооруженного глаза никак не отличимые от старой доброй магии.

Так и получилось. Сначала на хвост скачущим рысью есаулу и его спутникам упал один «Шершень» в полицейском обвесе и, оставаясь незамеченным под маскирующим полем, взял их на сопровождение. Если просто шарахнуть депрессионным излучением по скачущим всадникам, то вместо ценного пленного можно получить труп со свернутой шеей. Но чуть за полночь, не доезжая до поселка Матвеев курган, компания остановилась и спешилась для отправления естественных надобностей. Казаки - это все же не средневековые монголы, и ни мочиться, ни тем более гадить, прямо с седла не умеют. Дождавшись, пока Чернецов и его подручные застегнут штаны и приготовятся снова сесть в седла, амазонка (бывшая гимнасистка Андромаха) накрыла их всех одним депресси-онно-парализующим импульсом. Потом бойцовые остроухие из бортового десанта втянули бесчувственные тела в грузовой отсек, связав по рукам и ногам - и все, дело было сделано.

Посмотрел я на этого Чернецова, когда у него прошел паралич: ну чисто двуногий хорек, живой сгусток ненависти и злобы: типичный представитель паствы покойного Ареса-Марса. Хотя некоторым, наверное, такие деятели нравятся, а я после уничтожения этого зверя не буду испытывать ни малейших угрызений совести, как не испытывал их, пустив в распыл аварскую и монгольскую орды. Оставались малое - перехватить и также бескровно пленить весь отряд есаула, а также доставить на место будущего поединка наиболее авторитетных казаков из числа делегата съезда. Миронов, Голубов, Подтелков и иные прочие в данном случае останутся в стороне, а все возможное недовольство смертью «народного героя» падет на меня. Ну и пусть, переживу как-нибудь, тем более что гневаться на меня, когда я при исполнении, так же глупо, как и на самого Творца. В самом конце, чтобы этот представитель двуногих-прямоходящих не оскорблял ничьего слуха своими визгливыми ругательствами и проклятиями, я накрыл его коконом тишины. Как всегда в таких случаях, рот у пациента открывается, но из-под кокона не доносится ни звука, зато сам он