Голая королева - Татьяна Гармаш-Роффе

Высокая, худая женщина с короткими светлыми волосами и неприветливым лицом, изучив цепким взглядом удостоверение частного детектива, молча пропустила Алексея в квартиру, бухнула перед ним на обеденный стол один из ящиков письменного стола и, сухо сообщив, что в нем все, что осталось от сына в доме, принялась сердито гудеть пылесосом.

Кис сделал попытку заговорить с ней о Филиппе, но женщина не удостоила его ответом, и ее спина, энергично двигавшаяся в такт пылесосу, красноречиво выразила бесконечное презрение – к детективу, задающему идиотские вопросы, к собственному сыну, не оправдавшему ее надежд, к мужу, который спился и предательски умер, и вообще к миру, полному слабых и ничтожных людей.

Оставив эту безнадежную затею, Кис сосредоточился над пыльным ящиком, перебирая какие-то ноты, пару старых кассет, несколько школьных тетрадок, ветхую, почти рассыпавшуюся книжку на эстонском языке, на обложке которой была изображена девушка в синем платье с синей ленточкой вокруг лба, и рядом с ней крупный, в рост с девушку, волк…

Книжку Кис отложил в сторону, мельком подумав: должно быть, что-то вроде русской сказки о волке и царевне, сюжеты гуляют по странам и народам, – и принялся за тетради. В одной из них оказалось четыре телефона на последней странице, записанных корявым и еще детским почерком.

Кис переписал на всякий случай, хотя мать Филиппа, проходя мимо, буркнула, что ни с кем из старых друзей сын не общается и что детектив напрасно теряет здесь свое время, поскольку милиция забрала его старую записную книжку и уже все проверила.

Кис и сам знал, но все же решил позвонить по тетрадочным номерам.

Двое из бывших одноклассников Филиппа уже давно не жили с родителями, и Кис записывал новые телефоны под недовольные комментарии: «Да ведь милиция уже спрашивала!» – и заверения, что их чада не имеют ничего общего с Филиппом на протяжении последних десяти лет. Третий парень с трудом вспомнил, о ком шла речь; четвертого не было дома, и его мать гордо сообщила, что сынок за границей, концерты дает, так что поговорить с ним нет никакой возможности, она и милиции так сказала…

Кис уж было собрался повесить трубку, как новая мысль осенила его, и Кис принялся любезничать с женщиной, польстив ей расспросами о таком замечательном сыне, который дает концерты за границей…

Любящая мамаша охотно поведала детективу, что сынок, Николаша, закончил консерваторию и принят в один известный оркестр, вот ведь счастье, иметь талантливого сына, а она, к стыду своему, еще не забыла, как ругалась когда-то, когда сын дудел без конца в саксофон… Вот был бы ужас, послушайся он ее тогда! Выходит, что иногда непослушание приводит к хорошим результатам, кто бы мог подумать? Николаша, бедный, тогда чуть не на все лето уехал с товарищем в деревню, чтобы ему играть не мешали! И был в итоге прав!

Кис с трудом втиснул вопрос в восторженную речь Николашиной мамы.

– Филиппа помню, а как же! Это же как раз он тогда с моим Николашей лето проводил в деревне… Нет, что вы, Николаша туда больше не ездит, там, знаете, такая развалюха, ни жить нельзя, ни продать – глухомань, последние соседи, чай, померли с тех пор… А дом такой, чуть дунешь – развалится, стоит в глухом лесу, любой может залезть, и мы с мужем тоже туда не ездим – боимся…

Кис попросил адрес. Это было далеко, под Калязином.

Разъединившись, Кис призадумался. Филипп, теоретически, мог скрываться там, в этом доме. Собственно, лучше не придумаешь – стоит, как сказала Николашина мама, в глухом лесу… Возможно, именно там он и отсиделся после тройного убийства, залечивая ногу, которую по меньшей мере сильно ушиб, если не сломал…

Но теперь – если это и впрямь Филипп вертится вокруг дома, где живет Алина, – он должен ночевать где-то в городе! Потому как для постоянных разъездов из этой глухой деревни в Москву деньги нужны на поезд-автобус, а Филипп вряд ли готов сорить ими без надобности; да и риск немалый – портретиками Филиппа снабжена вся милиция, включая железнодорожную…

На всякий случай Кис потревожил приятеля с Петровки, Серегу, и сообщил ему адрес «развалюхи» – у них на Петровке людей много, вот пусть и разъезжают. А сам он все же решил наведаться на квартиру Филиппа.

Собственно, никакой квартиры у Филиппа не было – жил он в комнате в коммуналке из четырех семей. Кис уже однажды побывал там, в Китайгородских переулках, несколько месяцев назад, когда в поисках пропавшей Алины пытался обнаружить местонахождение компании. И теперь он рассчитывал не столько там Филиппа застать, сколько с соседями побеседовать.

Однако на его продолжительные звонки по всем четырем кнопкам никто не отозвался, и Кис, удивленный и разочарованный, потащился в Замоскворечье – подежурить в поисках «хмыря» и переждать несколько часов – авось к вечеру кто-нибудь да появится в коммуналке!

Он проболтался по улочкам часа три, высматривая кепи и черные очки…

Но так и не увидел.

…Молоденькая продавщица с завистливым удивлением поглядывала на Алекса. Вчера эта странная покупательница сбегала от какого-то поклонника, сегодня она пришла с другим… С мужем?

Как же, будет муж час торчать у примерочной кабинки и, глядя в щелку занавески, восхищенно смотреть на каждый вариант ее туалета! Вон, аж разрумянился от счастья, глаза блестят… Так бы, наверное, ее и трахнул прямо в кабинке – до того глазами проел!..

Алекс пребывал в состоянии не изведанного ранее блаженства. Лина удивительно менялась с каждой новой вещью. В ней появилась – или была всегда, а он просто не замечал? – способность артистично принимать любой новый стиль, и тогда в ней преображалось все: походка, взгляд, посадка головы. Юная и порочная Лолита сменялась деловой дамой, томная богемная девица превращалась в светскую неприступную львицу. Его заворожил этот спектакль изменений, полный пряной женственности и головокружительного эротизма. Лина, вдохновленная его взглядом, была в ударе, и, в конце концов, они вышли из магазина в обнимку, нагруженные пакетами, провожаемые завистливыми взглядами всех особей женского пола, находящихся в магазине и окрестностях.

И совершенно неудивительно, что, занятые друг другом, они не смотрели по сторонам и не могли видеть, как на противоположной стороне улице бессильно привалился и сполз по стене дома вполне приличный, хорошо одетый молодой человек с аккуратно остриженными темными волосами и долго провожал их побелевшими от безысходной ярости и тоски глазами с черными, безумными, булавочными точками зрачков…

…Бесплодные старания Киса были, однако, к концу дня вознаграждены идиллическим зрелищем: он увидел Алекса с Алиной, возвращавшихся из магазина с покупками. Он окликать их не стал: иначе пришлось бы объяснять свое присутствие на этой улице. Да и не хотелось им мешать… Они словно парили над улицей, и от них веяло таким счастьем, что, казалось, все прохожие приостанавливались и провожали их взглядами и завистливыми вздохами. Какому-то молодому человеку стало плохо, похоже – с сердцем, и его приступ будто вписался в эту разлившуюся по улице зависть…