Дарители. Книга 4. Земля забытых - Екатерина Соболь

Когда все было готово, он вернулся в тронный зал и положил среди цветов рядом с Эдвардом господина Теодора с пришитой лапой, книгу, из которой больше не выпадала страница, и меч, на котором еще не высохла серебристая краска – подпалина на рукоятке теперь была закрашена.

– Вот. Мама же сказала: надо исправлять то, что испорчено, – тихо сказал Генри. – Хотя бы это исправил.

Народу стало больше – в углах теперь толпились придворные, выглядывали в окна, переговаривались. Генри подошел к окну и понял, в чем дело: рядом с солнцем висела луна, яркая и круглая, как в самые светлые ночи. Хью явно не знал, на что потратить свою волшебную силу, и развлекался, как мог.

– Есть другие новости? Что-то еще произошло? – спросил Генри.

– А что, вот этого мало? – взвинченно спросил какой-то старик, обводя комнату рукой, и Генри решил не объяснять ему, насколько хуже все может стать, если Хью перестанет развлекаться и займется чем-нибудь всерьез.

Тут в зал вошли Уилфред и король, и Генри повернулся к ним. На этот раз король был прилично одет и в короне, а его лицо никак не выдавало рыданий в Золотой гостиной. Он кивнул Генри отрывисто, сухо, как человек, который с трудом взял себя в руки и не может позволить себе расклеиться снова.

– Уилфред доложил, что в городе волнуются, – без выражения сказал король, обводя взглядом всех, кто стоял у окна, и старательно избегая смотреть в сторону Эдварда. – Ночью те, кому не спалось, видели зеленое небо, но решили, что им показалось. А вот это не заметить еще труднее.

Он коротким жестом указал на окно, и теперь Генри расслышал: издалека доносился тревожный гул голосов. Уилфред поглядывал на короля так, словно беспокоился, что тот может упасть, но король заговорил вполне твердо.

– Джетт сейчас в общих чертах рассказал мне, что вчера произошло. Если кратко, то все очень плохо. Но первое, что мы должны сделать, – это успокоить людей. Уилфред говорит, по городу пошел слух, будто настали последние дни и небесная твердь скоро рухнет нам на голову. – Король сделал движение губами, как будто хотел улыбнуться, но ничего не получилось. – Не могу обещать, что этого не произойдет, но паника все только усложнит. Так что по моей просьбе Уилфред отправил по городу гонцов, которые просят всех собраться на площади. А я сейчас поднимусь на крепостную стену и все объясню.

Он кивнул сам себе, развернулся к двери и остановился. Хорошо, что Уилфред был начеку – он успел обхватить короля обеими руками, прежде чем тот сел на пол.

– Ничего, – пробормотал король, когда Генри подскочил и опустился рядом. – Сердце кольнуло. Ерунда, пройдет.

Кое-как поднявшись на ноги, он собирался было продолжить путь к двери, но по его лицу Генри сразу увидел: как бы он ни храбрился, до крепостной стены он может не дойти, упадет по дороге.

– Уилфред, посадите его на трон и протрите ему холодной тряпкой все точки, где можно прощупать пульс, – отрывисто сказал Генри.

– Это где? – растерялся Уилфред, и Генри понял, что лучше уж он все сделает сам.

Отправив Уилфреда за водой и полотенцем, он довел отца до трона, расстегнул ему воротник и сказал то, о чем еще недавно даже подумать бы не решился:

– Если хочешь, я сам им все объясню.

Король кивнул, слегка приоткрыв глаза.

– Было бы чудесно. И не забудь представиться.

Генри улыбнулся и, взяв у запыхавшегося Уилфреда полотенце, окунул его в миску.

– Не забуду, папа.

Это обращение до предела взбудоражило навостривших уши придворных, но Генри даже не повернулся к ним, пока протирал отцу шею, сгибы локтей, запястья, и даже, несмотря на протесты Уилфреда, внутреннюю часть коленей, ради чего пришлось порвать нижние швы на штанинах.

– Зашьете, – отмахнулся Генри. – Ладно, пошел.

Роза протянула руку, и он передал ей полотенце: она была единственной, кто не выглядел, как громом пораженная.

– Стойте! – слабо крикнул Уилфред, когда Генри уже вышел за дверь. – Рог громкоговорения.

Генри дождался, пока он вернется с изогнутой костяной трубкой, на вид древней, как само королевство, и зашагал к выходу.

– Сам не помню, с чего я Розе не поверил, когда она говорила, что вы принц, – услышал он из-за спины. – Или поверил в глубине души? Наверное, да. Уверен, так и было. Вы ведь такой благородный, красивый, храбрый юноша, который…

Генри развернулся и пошел дальше спиной вперед.

– Лесть – это не ко мне, Уилфред, – сказал он. – Либо будете и дальше говорить мне только правду, либо я побью всю посуду на кухне. Я же дикарь, я не знаю, что хрусталем нельзя колоть орехи.

На сером, застывшем от тревоги лице Уилфреда проступил слабый намек на улыбку.

– Удачи, – сказал он. – Только не давайте им обещаний, которых мы не сможем выполнить. Дипломатия – это…

– Я знаю, – кивнул Генри и, развернувшись к нему спиной, направился к выходу из дворца.

Он прошел через сад тем же путем, каким несколько дней назад возвращался во дворец после встречи со скриплерами. Генри был почти уверен, что на крепостной стене так же, как тогда, сидят скриплеры, теперь осиротевшие без своего вожака, но там было пусто. Не пришли ни другие грибни, ни оставшиеся дети Худого Пальтишки: все они наверняка почувствовали гибель сородичей, но не захотели делить свое горе с людьми.

Генри поднялся на ту башню, где скриплеры надели на него цветочный венок, и где они с Эдвардом когда-то сидели, глядя на озеро. Прежде чем взойти на последние ступени, он ненадолго замер, слушая неразборчивый шум голосов по другую сторону стены. Лунный свет придавал этому дню белесый, призрачный оттенок, и Генри просто дышал, оглядывая белоснежную громаду дворца, обугленную крепостную стену, деревья в саду, усыпанные тугими почками зарождающихся листьев. Он пришел домой. Столько лет спустя он вернулся, и его признали своим. И несмотря на страх перед будущим и на тоску по прошлому, несколько секунд Генри чувствовал свободу и надежду, каких не знал никогда раньше. Все было возможно, все дороги открыты, все тайны разгаданы – оставалось сделать последние шаги по ступеням.

И он их сделал.

Увидев его, народ на площади замолчал. Генри обвел взглядом море лиц под стеной: испуганных, настороженных, враждебных. Они хотели увидеть короля, и даже те, кто узнал в Генри человека, нашедшего корону, были недовольны подменой.

И Генри знал, что должен поступить как настоящий принц. Должен сказать успокаивающие слова, которые ничего не будут значить и просто вселят во всех расплывчатую, туманную уверенность, что все закончится хорошо и во дворце над этим идет работа. Но он не был настоящим принцем или, во всяком случае, был не только им. Он был охотником, и дикарем, и тем, кто уже месяц скитался по королевству среди таких же людей, как эти. Он был куда больше похож на них, чем на тех, кто прожил всю жизнь во дворце, и не хотел давать им подделку вместо правды.