Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

решетки Трианона, королева выпрыгнула из него легче газели, как молоденькая девушка, у которой еще нет ни забот, ни печалей, и прежде чем лакей успел распахнуть пред нею обе половинки ворот, она быстро скользнула в калитку.

— Вебер, — сказала она почтительно склонившемуся пред ней камердинеру, говоря тем мягким немецким языком, которым известно австрийское произношение, — вам не для чего провожать нас. Воспользуйтесь свободой, как мы пользуемся ею. Если встретите его величество, скажите, что я пошла к мельнице и, если его величеству угодно, буду ожидать его там. Пойдем, Жюли, теперь я, слава Богу, не королева, а такая же простая смертная, как и все. Посмотри, дорогая, как все здесь ясно и свободно от земного праха! Здесь даже небо другого цвета: оно сине и ясно, как глаз Божий.

— Вы, ваше величество, на все смотрите особенными глазами, — смеясь, сказала герцогиня Полиньяк.

— Опять «ваше величество»! Так ты меня вовсе не любишь? Зачем ты зовешь меня этим холодным именем?

Герцогиня нежно поцеловала Марию Антуанетту.

— Прошу помиловать меня и обещаю ни единым словом не нарушать мечтаний моей дорогой подруги в этом ее раю. Вы простили меня, Мария?

— От всей души, Жюли! А теперь смотри, наш домик уже виднеется вдали. Побежим туда! Кто скорее? Если ты прибежишь первая, я дам тебе то место в моей швейцарской гвардии, которого ты просила для какого-то офицера. Ну, начинай! Раз!..

— Нет, Мария, — возразила герцогиня, — так нельзя: если вы прибежите первая, то что же я дам вам?

— Поцелуй, сердечный поцелуй, Жюли! Ну, вперед! Раз, два, три!

Королева помчалась по аллее. Шляпа свалилась ей на затылок, голубые ленты развевались по ветру, и если бы принцесса Аделаида или гофмейстерина ее величества видела ее в эту минуту, они пришли бы в ужас. Сама же королева вовсе не думала о неловкости своей выходки.

— Скорее, скорее! — кричала она и скоро оставила далеко за собой свою подругу. Когда дворец был уже совсем близко, она остановилась и, вернувшись к герцогине, сказала: — Не старайся, Жюли, я во всяком случае выиграла.

— Да я и не хотела выиграть, — ответила герцогиня, — чтобы не показаться корыстной. — Вы поступили несправедливо, Мария Антуанетта: вы так хотите, чтобы никто в Трианоне не помнил, что вы — королева Франции, но сами не забываете этого, потому что назначили со своей стороны огромный приз, а с моей — ничтожный. Вы сами заставили меня проиграть, Мария! Ведь вы знаете, что я не корыстна.

— Знаю и потому я так люблю тебя, Жюли. Прости меня, дорогая, я была неправа! Теперь заплати же мне свой проигрыш — поцелуй.

— Только не здесь, Мария! Все двери и окна открыты, и все общество уже собралось. Мне будут слишком завидовать!

— Пусть завидуют! Пусть все знают, что Жюли де Поли-ньяк — моя лучшая, любимейшая подруга, что после мужа и детей я люблю ее больше всех на свете, — и, обвив руками шею герцогини, королева нежно поцеловала ее.

— Видели? — спросил барон де Безанваль Адемара, с которым играл в триктрак в салоне, — Королева изображает картину нежной дружбы.

— Я желал бы видеть эту группу высеченной из мрамора, — улыбаясь, ответил Адемар, — это дополнение к Оресту и Пиладу.

— Но которая же из двух служит дополнением к Пиладу, преследуемому фуриями и змеями? — спросила из-за своих пялец мадам де Марсан.

— Конечно, королева, — воскликнул граф де Вод-рейль, сидевший за клавесином и разбиравший новое музыкальное произведение, — королева — это Орест в юбке; фурии — это три тетушки-принцессы, а змеи — простите меня, мадам! — змеи — это все парижские дамы, кроме вас, здесь пр исутствующих.

— Вы злы, граф, — сказала мадам де Марсан, — если бы нас здесь не было, то вы и нас причислили бы к змеям?

— Если бы я причислил вас к змеям, то для того, чтобы меня изгнали из рая вместе с вами, — смеясь, ответил граф. — Но тише! Идет королева!

Мария Антуанетта вошла с разрумянившимся от бега лицом, со спутанными волосами, со сбившейся набок шляпой! Нет, это была не королева, а только Мария Антуанетта, веселая молодая женщина, которая ввела здесь у себя обычай, чтобы никто не вставал при ее появлении и не прекращал своих занятий: игр, вышивания или других работ. Только граф де Водрейль поднялся со своего стула, потому что королева обратилась к нему.

— Что вы играли, граф? — спросила Мария Антуанетта.

— Прошу снисхождения, — с легким поклоном ответил граф, — тонкий слух вашего величества, конечно, уже угадал композитора; это совсем новое произведение, и я позволил себе переложить его в четыре руки, так что, если ваше величество пожелали бы…

— Давайте! — перебила Мария Антуанетта. — Попробуем сейчас же! — Она нетерпеливо сдернула с нежных, белых рук черные митенки и села рядом с графом на приготовленный уже стул, но тотчас же боязливо спросила: — Только не слишком ли это трудно для меня?

— Для королевы Франции нет ничего трудного!

— Но для дилетантки Марии Антуанетты очень многое трудно, — вздохнув возразила королева, — Однако попробуем!

Она легко и искусно заиграла басовую партию; но, чем дальше продолжалась музыка, тем серьезнее становилось ее лицо; в глазах светилось одушевление, щеки побледнели. Вдруг посреди страстной мелодии она замолкла и взволнованная поднялась с места.

— Только Глюк мог написать это! — воскликнула она. — Это