В поисках белой ведьмы - Танит Ли

Он сказал:

— Иди наверх и ложись спать, а потом посмотрим. Мне было интересно, нападет ли он на меня, когда я повернусь к нему спиной.

Но он намеревался играть в эту игру по моим правилам. Что же касается людей, бывших в помещении, то они старательно проигнорировали наш иностранный разговор и наше расставание.

Я прошел наверх в темную маленькую комнатку, дверью которой служила кожаная занавеска. На широком подоконнике стояла масляная лампа, освещавшая деревянный топчан с ворохом тряпья на нем (это была кровать) и ночной горшок в углу. Этот ночной горшок позабавил меня. Я поставил его там же, где он стоял, до того как я споткнулся о него при входе. Затем я лег и доверился своим чувствам, которые так волшебно подействовали на меня, что я погрузился в сон.

Мне следовало предвидеть это. Подкравшись ко мне, как большая белая кошка, он занес нож над моим сердцем. Но до того как я проснулся, прорываясь сквозь океан тьмы и огня, Сила во мне среагировала быстрее моего тела. Я едва осознал это, а Сила, вырвавшаяся из меня, отбросила нож вверх так, что он воткнулся в потолочную балку, а моего противника ударила так, что он отлетел к стене.

Я слез с кровати, подошел и встал над ним. Рискуя повторить случай с Лели, я произнес:

— Если ты владеешь Силой, то почему пользуешься ножом?

— Я подумал, что если я воспользуюсь Силой, то это разбудит тебя, — сказал он.

Это не было правдой. Я понял, что он не был настолько магом, как хотел внушить мне.

Сжавшись, он взглянул мне в лицо и довольно спокойно произнес:

— Нет, я не ровня тебе. Убей меня, если хочешь. Я подвел ее.

— Значит, она послала тебя казнить меня?

— Нет. Она не знает, что я пришел сюда. Она разгневается. Ее гнев будет ужасен, но ты не можешь бояться того, что любишь, не так ли, Зерван? Должно быть, он узнал мое имя внизу. И хотя он не спрашивал, но, конечно, уж непременно заметил, что это была скорее маска, чем имя.

— Ты любишь ее.

— Не в том смысле, как ты подумал, — сказал он. Он дружелюбно рассмеялся, — не в том смысле.

Я вспомнил Пейюана, черного вождя, который был с ней у того, другого моря. Он сказал, что не желал ее, а только любил. «Это выглядит так, будто она привязывает их, — подумал я, — не посредством фаллоса, — это можно забыть, — но душой и разумом».

— Ты догадался, — произнес я, — что я пришел сюда, чтобы видеть ее.

— Да. И она догадалась тоже.

— Сколько еще бесплодных покушений на мою жизнь ты собираешься предпринять?

Он пожал плечами. Теперь я вспомнил о Сореме. Он обладал Силой, но не в достаточной мере, можно было легко забыть, что он был волшебником. Однако, если бы мне потребовалось доказательство, что Сила может быть отпущена любому человеку, а не только богам, то он был бы этим доказательством. Об этом знала и она, моя мать. Как сказал ее Мазлек, она воспитывала прекрасные стада. Когда он повернулся, свет заиграл на Нем. Вся эта белизна выглядела нереальной.

— Я поклянусь тебе в верности, — сказал он. — Согласен, мой господин Зерван?

— Очень хорошо, — сказал я, — но тебе лучше вернуться к своей Джавховтрикс. Расскажи ей, как я близок.

— Она знает об этом. Думаю, мне надо отвести тебя к ней.

— Ты дурак, — сказал я, — если полагаешь, что сможешь справиться со мной.

Он подошел к двери и поклонился мне.

— Завтра, — сказал он, — на восходе солнца, внизу на берегу. Приятных сновидений, Зерван.

Задолго до того как поднялась деревня, или, возможно, пока она намеренно дремала, я встретился с ним на берегу устья реки. На востоке над морем бледно-лиловое сияние обещало рассвет. Все еще было окутано прозрачной дымкой, даже снег, даже белокурые волосы идущего навстречу мне человека. Будто вспомнив, что ему всего семнадцать лет, он вприпрыжку несся по плоским камням, так что они отскакивали в воду. Завидев меня, торжественный и напыщенный, Мазлек показал на рыбачьи лодки и широкую реку.

— Нам ведь нужна лодка, правда, Зерван?

— Я бы предпочел путешествовать в лодке. А где судно, на котором ты приплыл?

— Я? — он вскинул брови.

Теперь он напоминал мне Орека и Зренна. Было ли это его даром — вызывать образы из прошлого? Он говорил, что она даже назвала его в честь какого-то телохранителя, который умер за нее.

Но вот, покончив с пререканиями, он пошел вниз по берегу на лед, затем вступил на воду реки. Он был беззаботен, этот ублюдок, прогуливаясь туда-сюда, будь он проклят.

Вскоре он повернулся и посмотрел мне в лицо. Его ноги балансировали на легкой зыби реки.

— Вот так я пересек ее прошлой ночью, — с упреком сказал он. — Не пытайся притворяться, что не можешь сделать того же.

— Она хорошо тебя обучила, — сказал я.

— Как только нас отнимали от груди, мы шли к ней, — отозвался он. — К Пугающей незнакомке, Ужасу Каиниума, — он прыжком повернулся назад, проворный, как змея, и пустился бежать по воде прочь от меня.

Я озирался вокруг, как дурак, ища моего вчерашнего друга, предлагавшего мне лодку, но, конечно, его не было видно. Прошлым вечером постоялый двор был очень оживленным, а позже ночью, когда я, прислушиваясь, лежал без сна, очень тихим.

Он увеличивал расстояние между нами. У меня не было выбора, приходилось украсть лодку. Но вдруг я почувствовал, снова во мне открылся некий резерв. Я тоже ступил на воду и пошел за ним.

Я успел пройти около полумили, когда Мазлек оглянулся и заметил меня. Затем он остановился еще раз, балансируя на воде, и я увидел, что он смеется или что-то вроде того: гримаска боли. Семнадцать, а уже волшебник. Я полагаю, что у него была причина радоваться.

На его месте должен бы быть я, идущий за ним по гиацинтовой воде, — способный смеяться, остающийся мальчиком на время всего своего детства, чтобы стать мужчиной, не проходя всех кругов ада. Это должен бы быть я.

Через пару миль он начал размахивать руками. Думаю, что ему часть пути сначала надо было проплыть на лодке: ему не хватало физической силы, полной Силы, чтобы удержаться на поверхности. На его утонченном бледном лбу выступил пот. Его обутые ноги начали хлюпать по воде. Далекий берег, неясный в морозном утреннем тумане, приближался, но был еще недостаточно близок. Я догнал его. Он споткнулся и ухватился за мое плечо:

— О Зерван. У меня не получается, ты не позволишь мне утонуть? На белой горе есть девушка, она из людей моей Джавховтрикс. Она будет плакать, если я умру, поверь этому.

Я посмотрел на него. Его высокомерие и чрезвычайная гордость в основном были от его юности. Его смех тоже был от юности, и даже теперь он полусмеялся, стыдясь себя. Я понял, что он рисовался передо мной. Я не питал к нему ненависти — не было причины. Итак, она благоволила к нему. Это не было его виной, что она привязала его любовью. Даже мой отец был пленником ее любви.