Дживс и Вустер - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

вы и мисс Бинг помолвлены и желаете как можно скорее соединиться в супружеском союзе, для него это будет тяжелый удар.

– Как! Вы хотите, чтобы я сказал ему, что мы со Стиффи любим друг друга?

– Совершенно верно, сэр.

Я затряс головой.

– Не вижу в этом никакого смысла, Дживс. Конечно, неплохо посмеяться, глядя, как осатанеет старый прохвост, но в плане практическом такой шаг ничего не дает.

Стиффи тоже была явно разочарована. Она ожидала едва ли не чуда.

– По-моему, Дживс, полная чепуха, – сказала она. – Ну, и что будет потом?

– Если позволите, мисс, я объясню. Реакция сэра Уоткина, как правильно предположил мистер Вустер, будет иметь определенный и ярко выраженный характер.

– Да он на потолке повиснет.

– Совершенно верно, мисс. Очень выразительный образ. А если в это время появитесь вы и убедите дядю, что мистер Вустер ввел его в заблуждение и на самом деле вы помолвлены с мистером Линкером, я думаю, с его души свалится камень и он благосклонно примет ваш союз с этим джентльменом.

Лично я в жизни не слышал подобного бреда и всем своим видом это показал. Зато Стиффи пришла в восторг и закружилась в вальсе.

– Дживс, это потрясающе, потрясающе!

– Мне кажется, мисс, успех обеспечен.

– Конечно, обеспечен. Гениальный план! Вы только представьте, Берти, дорогой, как он разъярится, когда вы скажете ему, что я согласилась выйти за вас замуж. А потом я признаюсь: «Нет, дядя Уоткин, вы, пожалуйста, не волнуйтесь, на самом деле я хочу выйти замуж за чистильщика сапог», да он заключит меня в объятия и пообещает прийти на свадьбу и плясать до упаду. А когда узнает, что мой избранник – дивный, изумительный, необыкновенный человек по имени Гарольд Линкер, он будет на седьмом небе от счастья. Дживс, вы лапочка, вы ласточка, вы симпампушка.

– Благодарю вас, мисс. Я доволен, что доставил радость.

Я встал с кресла. Все, с меня хватит. Я спокойно терплю, когда в моем присутствии несут чушь, но нельзя же доходить до полного идиотизма. И я ледяным тоном объявил Стиффи, которая продолжала в упоении кружиться:

– Стиффи, я возьму блокнот с собой сейчас.

Она на минуту остановилась.

– Ах, блокнот. Он вам нужен?

– Да. И немедленно.

– Я отдам вам его после того, как вы поговорите с дядей Уоткином.

– Вот как?

– Да. Не подумайте, что я вам не доверяю, Берти, дорогой, но мне будет гораздо приятнее, если вы будете знать, что он все еще у меня. Я уверена, вам приятно доставить мне радость. Так что в путь, сразите дядю наповал, а потом поговорим.

– В путь я, конечно, отправлюсь, – холодно сказал я, – но сражать его наповал – благодарю покорно. Представляю себе картину – я сразил старого хрыча наповал!

Она захлопала глазами.

– Берти, вы так говорите, будто отказываетесь принять участие в этом плане.

– Слава Богу, догадались.

– Неужели вы предадите меня? Нет, не верю!

– Еще как предам. И получу от этого большое удовольствие.

– Вам не нравится план?

– Не нравится. Дживс давеча сказал: он доволен, что доставил радость. Так вот, мне он никакой радости не доставил. Я считаю, мысль, которую он высказал, не сделала бы чести и пожизненному обитателю сумасшедшего дома, удивляюсь даже, как он до такого опустился. Будьте любезны, блокнот, Стиффи, и поживее.

Она молчала.

– Я не исключала, что вы можете так поступить, – наконец проговорила она.

– А теперь знаете это точно, – отозвался я. – Блокнот, Стиффи, будьте любезны.

– Никакого блокнота я вам не дам.

– Прекрасно. Сейчас же иду к Линкеру и все ему расскажу.

– Великолепно. Ступайте. Но не успеете вы отойти от дома, как я уже буду в библиотеке и все расскажу дяде Уоткину.

Она вздернула подбородок, явно считая, что ловко перехитрила противника, и, вдумавшись в сказанное ею, я был вынужден признать, что она и в самом деле ловко меня перехитрила. Я совершенно выпустил из виду возможность такого поворота событий. Что я мог ответить? Лишь растерянно кашлянул, на большее меня не хватило. Не скроешь жалкой истины: Бертрама Вустера загнали в угол.

– Вот так-то. Что теперь скажете?

Легко ли мужчине, который считает себя хозяином положения, почувствовать, что он утратил эту роль, и опуститься до позорной необходимости упрашивать? Но другого пути не было. Мой голос, который до этого звучал властно и решительно, стал выше тембром и слегка задрожал.

– Какого черта, Стиффи! Неужели вы так поступите?

– Непременно, если вы не умаслите дядю Уоткина.

– Но как я могу его умаслить, как? Стиффи, не подвергайте меня этим страшным пыткам.

– Придется. И что тут такого страшного? Не съест же он вас.

С этим я согласился.

– Да, разве что не съест.

– Не страшнее, чем визит к дантисту.

– Гораздо страшнее, чем десять визитов к десяти дантистам.

– Зато какое вы почувствуете облегчение, когда все кончится.

Слабое утешение. Я внимательно вгляделся в ее лицо, надеясь найти хоть слабый признак того, что она смягчилась. Увы, ни тени. Эта особа и всегда была жестка, как ресторанный бифштекс, такой и осталась. Киплинг был прав. Женщина всего лишь женщина.[992] Никуда от этого не денешься.

Я сделал последнюю попытку:

– Стиффи, не будьте так жесткосердны.

– Буду.

– И это несмотря на то что я устроил в вашу честь великолепный обед у себя дома, – простите, что напоминаю о нем, – не жалел расходов?

– Подумаешь.

Я пожал плечами. Наверно, я в тот миг был похож на римского гладиатора – это были когда-то такие ребята,