Звёздный десант - Коллектив авторов

меня появился шанс сдержать слово, данное матери и поквитаться с одним из этих гадючьих Кейзо.

– Да ты что, неужели забил до смерти?! А как все это случилось?

– Брат шел по улице, когда старый барон, в компании таких же, как он пьяных дружков, пристал к нему по какому-то пустяку. Ну и, как это обычно бывает, слово за слово… Видимо, брат ответил этой сволочи как-то чересчур резко, ну тот его и начал месить, пока весь дух не вышиб. Сейчас же я хочу отплатить его сынку той же монетой. Барум, дружище, подыграй мне.

– Я, конечно, понимаю твои чувства, но кровная месть… Ты же знаешь, сейчас с этим очень строго, и по идее, я должен бы донести на тебя…

– Ты не можешь так поступить со мной, Барум! Как-никак, мы ведь оба принадлежим к одной касте. К тому же, я не предлагаю тебе рисковать собой. Я по этому делу старший, так что вся ответственность лежит на мне. Тебе необходимо лишь подыграть мне, причем не за просто так. Вот, у меня здесь десять тысяч империалов – этого хватит на то, чтобы купить неплохой домик на побережье.

– Взятку предлагаешь?

– Ну, какая же это взятка? Так, знак признательности.

– Хорошо, но в чем же ты думаешь его обвинить?

– Постараюсь вывести из себя, а там посмотрим. Может быть, за нападение на меня, или что-то в этом роде. Уверен, что при его характере, он обязательно где-то сорвется. Главное, ты будь в соседней комнате, все внимательно слушай, чтобы нам действовать воедино.

– Понятно. Хорошо, давай так и поступим.

* * *

Следователь был сух и подчеркнуто официален. На его худом, обтянутом морщинистой кожей лице, не отражалось никаких эмоций. Для него человек, сидящий за столом напротив, был очередным подследственным, и не более. Объект работы, вроде станка, у которого рабочий, изготавливая детали, зарабатывает деньги. Сколько таких же людей приводили сюда к нему для допроса, и сколько еще приведут?

– Имя? – скрипучим голосом произнес он так, что было непонятно, вопрос это или же просто слово, произнесенное в пустоту.

– Что? – переспросил Максим, еще не привыкший к такой манере разговора.

– Я сказал, имя? – повторил свой вопрос следователь.

– Чье? – вновь переспросил Максим, полагая, что его собеседник, уже осведомленный о его личности, спрашивает о ком-то другом, или же просто так оригинально шутит.

– Твое имя. Я спросил, как тебя зовут? – на лице чиновника все еще отражалась смесь скуки и равнодушия к субъекту, сидящему напротив.

Ага, а он, оказывается, вовсе и не думает шутить! И это ему, потомственному дворянину, какой-то смерд осмеливается тыкать?!

Баронская кровь и память предков мгновенно вскипела в жилах Максима, но он, прекрасно понимая, что сейчас не его время, тут же остыл, и спокойно, с достоинством, но все же смиренно ответил:

– Мое имя – Турренсок, – затем, выдержав паузу и, с усмешкой добавил. – Но хамы, вроде тебя, обращаясь ко мне, и тем, кто равен мне по происхождению, всегда называли нас на «вы» и, кроме того, не забывали обязательно добавлять: «Господин барон». Ты меня понял?!

После такой тирады в комнате на некоторое время повисла зловещая тишина. Следователь в упор рассматривал наглеца, осмелившегося оскорбить его при исполнении нелегких служебных обязанностей и, как бы переваривал сказанное. Когда же смысл фразы полностью дошел до него, он, не меняя выражения лица, сделал едва заметный жест сигаретой. Как будто стряхивал с нее пепел. В ту же секунду на Максима сзади обрушился удар страшной силы, опрокинувший его на пол. Потом его долго били. Даже нет, его месили и топтали ногами, как грязь на дороге, раскисшей от осеннего дождя. Спокойно и даже деловито, без какой-то особой злобы, просто выполняя свою служебную обязанность. У ребят такая работа – месить, но только не грязь, а живых людей. И, надо отдать им должное, справлялись они неплохо – когда Максима наконец-то оставили в покое, дозволив вновь взгромоздиться на табурет, на его теле, пожалуй, не осталось ни одной клеточки, которая бы не ныла от боли. Да, эти парни умели отрабатывать свой хлеб, а то, что ремесло себе такое выбрали… Ну что ж – это только родителей себе не выбирают, а профессию – каждый самостоятельно, что называется, по душе. Кому что нравится…

– Итак? – голос следователя вернул Максима к прерванному разговору.

Тот сплюнул в сторону кровавый сгусток, поднял голову и направил свой тяжелый взгляд в ту точку, где сходились брови вопрошавшего.

«Когда-нибудь и на моей улице будет праздник, и я влеплю тебе в это место. Как раз, между глаз. И если они после этого не выпрыгнут, то можешь считать это своим счастьем, но до конца своей жизни на всех фотографиях у тебя будут очень близко посаженные зенки…», – подумал Максим, а вслух спокойно произнес:

– Что именно – «итак…»?

И вот тут-то следователь не выдержал. Он подался всем телом вперед, словно собрался боднуть Максима. На лице его, до этого не отражавшем ровным счетом ничего, теперь вспыхнул фейерверк эмоций, самой яркой негативной окраски.

– Ах ты, баронское отродье! – рявкнул он столь яростно, что ему, вероятно, мог бы позавидовать любой хищник, почувствовавший запах крови своей жертвы. – Ты, наверное, не понял, куда ты попал?! Ты, наверное, не представляешь, что все сидящие на этом месте для меня равны. Да будь это обычный крестьянин или принц крови, если ты сидишь на этом месте, то мне твое происхождение глубоко по фигу. Вы все для меня – говно свинячье! Но ты тугодум, и тебе, значит, мало одного урока?! Придется повторить его. А если и он не пойдет тебе впрок, то тебя будут продолжать учить до тех пор, пока ты не усвоишь науку. Тебя будут бить, но не дадут потерять сознание. Бить и бить до тех пор, пока ты по собственному желанию, своим длинным языком не вылижешь пол в этой комнате, а передо мной ты это сделаешь дважды и трижды. Но если и после этого ты не поймешь, кто ты есть в этом мире, то тебя снова будут бить так, пока ты не изъявишь желание тем же поганым языком отполировать мои сапоги!

Следователь сдержал свое слово. Ошибся он лишь в одном – Максим все же потерял сознание. Видимо, заплечных дел мастера где-то перегнули палку. Когда он очнулся, то на месте своего мучителя увидел совсем другого человека. Это был добродушный на вид толстяк, в мундире, расстегнутом едва не до пупа, и со сладенькой улыбкой, как будто приклеенной к