Убийство-2 - Дэвид Хьюсон

— Одевайтесь. Или отправитесь в полицейское управление в наручниках.

— У меня распорядок…

— Мне чихать на ваш распорядок, — рявкнула Лунд, чувствуя на себе удивленные взгляды. — Немедленно выходите из душа или будьте готовы провести весь день у нас. Выбор за вами.

Она ждала его перед входом в здание, наблюдая, как солдаты разъезжают взад и вперед на бронированных машинах.

Согард не слишком торопился. Он вышел только через двадцать минут — безукоризненная парадная форма, светлые волосы под черным беретом высушены и тщательно причесаны.

— Вы напрасно тратите мое время, — сказал он, прежде чем она успела открыть рот. — Я знаю не больше, чем полковник Ярнвиг.

— Ну это вряд ли.

Отвечать на вопросы ему крайне не нравилось. Особенно если вопросы задавала она.

— Почему же?

— Ярнвиг был в Кабуле. В лагере вы оставались за старшего. И первые показания солдат должны были слышать именно вы.

Он презрительно рассмеялся:

— Вы, штатские, даже понятия не имеете, что такое армия.

Согард пошел к бронетранспортеру, Лунд направилась за ним.

— Так просветите меня.

— Мне нечего рассказать вам, кроме того, что вы уже знаете.

— Бойцы Рабена упоминали офицера по фамилии Перк.

Услышав это, Согард остановился. Смерил ее взглядом.

— Да, — согласился он. — Упоминали. Они были под обстрелом, трое их товарищей погибли. Рабен и Грюнер были так тяжело ранены, что мы опасались за их жизнь. Они много что болтали…

— Но Перк?

— Там не было никаких офицеров. Никто не звал на помощь. И никого с фамилией Перк. — Он махнул водителю бронетранспортера и, прищурившись, посмотрел на нее. — Рабен обязан был доложить в лагерь о своих действиях, получить разрешение. Он нарушил устав. И не в первый раз…

— Он ведь вам не нравится?

Согард на мгновение замялся.

— Он был хорошим солдатом. Вероятно, с его характером повышение в звании было ошибкой.

— Почему вы уверены, что не они убили ту афганскую семью?

— Потому что я там был. Это я руководил операцией по выводу группы Рабена из окружения.

Майор явно не желал вдаваться в подробности.

— То есть вы были первым, кто вошел в ту деревню? — спросила Лунд.

— Одним из первых с нашей стороны, — уточнил он.

— И вы не увидели там ничего существенного?

— Смотря что вы подразумеваете под этим словом. Мы увидели там трех мертвых бойцов, а все выжившие были ранены или контужены. Это считается существенным?

— А местные?..

— Местных там не было, ни мертвых, ни живых. В селе шесть или семь домов, все были пусты. В одном следы какого-то взрыва. Афганцы уходят, когда возникают проблемы, и обычно уже не возвращаются.

Согарда окликнули с другой стороны дороги.

— А через несколько месяцев вам прикололи очередную медаль и сделали майором?

Этот вопрос окончательно разозлил его.

— Я правильно понимаю: вас наградили за ту операцию?

— Разве мы не спасли их? Тех, кто остался в живых?

Перед Согардом затормозил открытый джип, и он взобрался на сиденье.

— Если бы в той деревне что-то произошло, ответственность легла бы на вас?

— Если бы что-то произошло — да. Но там ничего не было. Война — грязное дело. Мы погибаем, противники погибают. Те, кто оказывается посередине, тоже погибают. Мы идем в бой, чтобы убивать — и чтобы не пришлось убивать вам. Все, больше не о чем говорить.

— Есть, Согард. О четырех убийствах.

— Это ваше дело, — проговорил он, кивнул водителю коротко, и автомобиль сорвался с места.

Лунд стояла на дороге и смотрела вслед майору. За ее спиной загудели: транспортная колонна должна была следовать за джипом. Но Лунд это никак не касалось. Она достала из кармана телефон и стала набирать номер Странге.

— Проверьте алиби Согарда. Где он был? Кто его видел? Чем он вообще занимался в тот период, когда были совершены убийства?

— Хорошо, — согласился он. — Брикс получил сводку из штаба армии. Данные обо всех офицерах, которые служили за рубежом, за последние десять лет. Перк там не значится.

— Должен быть!

— Позвольте мне договорить. Несколько бойцов проходили подготовку под командованием лейтенанта, которого они прозвали Перк.

— Дальше!

— Его настоящее имя Пер Кристиан Мёллер. И он был в составе контингента «Эгир».

Какофония гудков за спиной становилась все громче, Лунд едва могла слышать, что говорит Странге. Она медленно сошла с проезжей части и двинулась к своей машине, прижимая телефон к уху.

— Где он сейчас? — спросила она.

— Этим я как раз занимаюсь, — ответил Странге. — Дайте мне еще час.

Поздним вечером они стояли перед домом на престижной зеленой улице во Фредериксборге, западном столичном предместье, недалеко от кладбища, где два дня назад похоронили Анну Драгсхольм. Дверь им открыла мать Пера Кристиана Мёллера, Ханна. Кроме нее, в доме никого не было. Свет она почти нигде не включила, и тем ярче полыхал огонь в камине в гостиной, куда она привела их, попутно рассказывая им об армейской карьере сына и демонстрируя то немногое, что от него осталось.

— Вот это, — указала она на фотографию, где мать, отец и крепкий юный сын стояли втроем на пляже, — любимые солнечные очки Пера Кристиана. Не хотите ли присесть? Муж сейчас в отъезде за границей, но я постараюсь помочь вам, чем смогу.

Ханна была полной женщиной на пятом десятке, немногим старше Лунд. Выглядела она хорошо: длинные ухоженные волосы, модная одежда, молодое, несмотря на морщины, лицо.

— Когда погиб ваш сын? — спросила Лунд.

— В мае. Два с половиной года назад.

— В мае?

— Да. Тринадцатого мая. При взрыве. — Ханна провела рукой по каштановым волосам. — Перепутать я не могла.

Она отошла к стене, чтобы повесить фотографию на место, рядом с портретом улыбающегося сына в форме.

— Надо уходить, — шепнул Странге Лунд. — Этот парень погиб за три месяца до того, как напали на отряд Рабена.

Она, не глядя на него, мотнула головой.

— Я пыталась уговорить его найти себе другое занятие, — сказала Ханна Мёллер, глядя на фотографии. — Он был нашим единственным ребенком, и я не хотела его отпускать. Но что тут поделаешь. Он мечтал только об армии, в ней была вся его жизнь. Ничего другого он не хотел. Только исполнять свой долг, быть хорошим гражданином. — Слабая улыбка. — Потом его произвели в лейтенанты, и с тех пор мы почти не получали от него вестей. Пока нам не позвонили и не рассказали о том, что случилось. Похоронили мы его рядом с церковью на нашей улице. Он пел там в хоре, когда был маленьким. Теперь он снова рядом с нами. Он снова наш.