Падчерица Синей Бороды - Нина Васина

Лена, Коржак и оба гостя, передавая друг другу штопор, читают на пробке темно-красную надпись и вглядываются в крошечное изображение герба. Последней, нацепив на нос очки, пробку изучает Аделаида.

– Но здесь не указан год, – заявляет она.

– Осенью в Москву завезли «Шато-Марго» восемьдесят второго года, – вздыхаю я, осматриваю на просвет чистый бокал Аделаиды – она от вина отказалась, – наливаю в него из бутылки, взбалтываю и пробую, размазывая глоток по нёбу.

У корейца это вино всегда вызывало мгновенный столбняк восторга.

«Лиса, ты только послушай свой язык! Более терпкое, чем обычно, сахаристость понижена, но эта кислинка просто прелестна! А привкус вишни? Ты знаешь, что некоторые виноградники обсаживают вишневыми или персиковыми деревьями?»

– Да, – многозначительно киваю и допиваю вино, – восемьдесят второй. Чересчур терпкое, сахаристость понижена, чувствуете, как язык пощипывает? А привкус вишни? Легкий привкус вишни, неужели не чувствуете?

Господи, как же я устала, только бы не упасть! Осматриваю застывшие удивленные морды за столом, что же мне делать, я здесь первый день, а уже готова всех передушить?!

– Но кто-то же из вас купил это вино? Кто-то отдал почти двести долларов за бутылку! А может, вам просто понравилось плетение из испанской рогозы?

– Действительно, – смотрит Коржак на жену – любительницу крепких напитков, она уж точно не заказывала это вино! – Кто это купил? Неужели – двести?..

– Я принесла из подвала, там была целая коробка, осталось четыре бутылки, – оправдывается Аделаида.

– Наверняка это чей-то подарок, – нарочито равнодушно замечает Лена и залпом допивает свой бокал. Слегка кривится и смотрит жалобным взглядом на графинчик с коньяком.

Сижу в кухне на полу, прислонившись спиной к дверце стола. Жду, когда можно будет убрать в столовой. Между ног у меня зажата бутылка с остатками вина, по полу катаю красное яблоко и просто… засыпаю, совсем засыпаю…

– Эй! Новалиса! Отнеси кофе в кабинет! – Аделаида пинает мою ногу носком войлочных туфель.

Надо же, запомнила!

Кое-как встаю на четвереньки, потом выпрямляюсь. Аделаида терпеливо ждет, держа поднос с чашками, кофейником и открытой коробкой конфет. Ассорти.

– Вот эти должны быть с мармеладом внутри, – показываю я пальцем на круглые конфеты.

– Нет. Эти с шоколадной начинкой. Ты какие любишь? – строго спрашивает Аделаида.

– С помадно-сливочной.

– Вот эти, с краю.

– Я съем две?

– Давай. Только не урони ничего по дороге.

– А чего это ты такая добрая? – опомнилась я уже с подносом у двери.

– Тебе еще с собакой гулять сорок минут, – проглотила Аделаида мое «ты».

– В кромешной темноте?!

– Всего лишь полвосьмого. Возьмешь фонарик.

Фонарик – это, конечно, здорово, но его выборочное яркое пятно в полнейшей темноте слишком напрягает мои глаза и притупляет внимание. Огромный пес, хромая и хрипя от перетягивающего глотку ошейника, тащит меня на поводке, поэтому приходится светить все время под ноги, чтобы не споткнуться. За полчаса – три коротких остановки, когда пес останавливается и поднимает лапу. Пока он журчит, я делаю некоторые упражнения по восстановлению дыхания. Если он всегда так носится, то за пять дней я здорово натренируюсь и запросто смогу бегать стометровку за двенадцать секунд, а это первый разряд…

После третьего облитого Милордом дерева рядом возникла Чучуня. Попытавшись удержать собаку в две руки, мы решили, что проще все-таки пробежаться. Пес, добежав до поворота с рекламной вывеской, развернулся и понесся в обратную сторону. Я вздохнула с облегчением. Самой развернуть его домой мне навряд ли бы удалось, я уже представила, как он утаскивает меня на поводке все дальше и дальше по дороге, часа через два я упаду, и собака затащит меня, обессиленную и израненную, прямо в рассвет, потом, оттолкнувшись от краешка земли, Милорд нырнет в небо и мы превратимся в созвездие «Лиса и Хромоножка», навеки связанные поводком…

– Ты покрылась мурашками один раз, – трусит Чучуня рядом. – Пенелопа сказала, что для первого дня, когда проходит ознакомление, это даже хорошо, могло быть и хуже. До шести вечера дежурила Ириска, а потом я.

– Ириска?

– А что такого? Гуляет себе с коляской туда-сюда. Есть какие-нибудь пожелания?

– Успокоительные капли мне бы не помешали, но я попрошу у Аделаиды.

– Нервничаешь, Лиса?

– Как ты сказала? – я резко затормозила и повисла на натянутом поводке, откинувшись назад.

– Нервничаешь, говорю? Ты посмотри! – отвлеклась Чучуня от моих проблем. – Да у него же лапа перевязана!

– Да. Сегодня он бегает на трех.

– Мама родная! Что же мы будем делать, когда он станет на четыре?

– Ты куда?! – остановила меня Аделаида, когда, бросив поводок, я почти на карачках поползла вверх по лестнице. – А кто лапы мыть будет?!

У двери стоит таз с водой. У таза примерным инвалидом сидит Милорд, завалившись задом набок и демонстрируя грязную повязку на больной ноге.

Сажусь рядом с ним на пол. Плюхаю ладонью по воде.

– Давай сюда свои поганые лапы, – ласково прошу я.

Пес надменно отворачивается и делает вид, что внимательно рассматривает картину на стене с фруктами и трупами птиц – натюрморт называется.

– Милорд! – кричит из кресла у телевизора Аделаида. – Лапы мыть!

Собака приподнимает зад, подползает к тазу и опускает в него передние лапы.

Дождавшись, когда я поболтаю в воде сначала одной лапой, потом – другой, он ставит их на расстеленное на полу махровое полотенце.

– Сейчас посмотрим, какой ты умный. Милорд, давай сюда свои поганые лапы мыть! – «лапы мыть» я сказала громче, чем все остальное, и с мстительным чувством удовлетворения отследила, как собака поворачивается к тазу задом и приподнимает забинтованную лапу, демонстрируя абсолютную инвалидность.

– Ладно, давай посмотрю.

Разматываю бинт. Порез на подушечке. Глубокий, но давнишний.

– Будешь носиться с такой скоростью, все лапы поранишь. Стой, не дергайся! Надо помыть, потом смазать мазью и заклеить пластырем. Что смотришь? Пластырь, конечно, выглядит не так устрашающе, как бинт, никто тебя не будет возить в инвалидном кресле, зато рана заживет быстрее, потому что будет дыша-а-ать, сейчас усну, честное слово…

– Я разбужу тебя в семь! – обещает Аделаида, пока я ползу на четвереньках по лестнице.

И ведь разбудила ровно в семь! И первым делом прочитала нотацию о том, что спать в одежде вредно и негигиенично, что пользоваться ванной комнатой на ночь считается у цивилизованных людей нормой поведения, что на покрывало ложиться вообще нельзя, потому что его только что доставили из химчистки, что я плохо выгляжу, что в кухне меня ждет целый таз овощей – вымыть и почистить, что на обед сегодня опять придут гости и, если я по-прежнему собираюсь болтать во время прислуживания, так за это в средние века служанкам зашивали рот на несколько дней суровыми нитками!