1991. Заговор? Переворот? Революция? - Леонид Млечин

Бурбулис первым из новой правящей элиты пересел в «ЗИЛ», положенный прежде только членам политбюро, ездил с машиной сопровождения, обзавелся многочисленной охраной. Откровенно наслаждался этими атрибутами власти. И в какой-то момент превратился в главную мишень для критики. На него возложили вину за все — за высокие цены, за инфляцию, за потерянные в результате реформ сбережения. Его обвиняли в предательстве национальных интересов, в каких-то придуманных и явно нелепых сделках.

Он руководил правительством всего несколько месяцев. В первые дни апреля 1992 года ушел в отставку. Ельцин уступил давлению депутатов. Но он и сам внутренне был готов избавиться от Бурбулиса. Зачем ему сотрудник, который приносит столько неприятностей? Он понемногу разочаровывался в стратегических талантах Бурбулиса. Многое получалось не так, как предсказывал Геннадий Эдуардович. Требования депутатов были желанным поводом отодвинуть Бурбулиса.

Уходя из правительства, он подписал у президента указ о полномочиях госсекретаря: полномочия казались безбрежными. Это стало известно в обществе и послужило причиной жесточайшей критики. Все советовали президенту избавиться от Бурбулиса. Геннадий Эдуардович — единственный, кто, помимо первого помощника президента Виктора Васильевича Илюшина, мог зайти к Ельцину без доклада. Участвовал во всех важнейших заседаниях правительства и Совета безопасности. Уже находясь в опале, Бурбулис не сдавался и вел изнурительную борьбу за влияние на президента.

«Геннадий Бурбулис не так уж любил саму власть, как это представляли его политические противники, — пишет бывший министр культуры России Евгений Юрьевич Сидоров. — Он был романтический приверженец рыночного общества с «человеческим лицом». Из деятелей ельцинского рассвета, фактически второй человек государства, он первым же и был отвергнут новым режимом, ибо больше любил и понимал социальную политику, нежели экономику. Если бы Бурбулис был слишком амбициозен, он ушел бы в оппозицию. Но Робеспьера в нем все-таки не было, несмотря на некоторое сходство их университетских профессий.

Бурбулис безуспешно пытался внести гуманизм в монетаризм. В этом он резко отличался от линии Гайдара — Чубайса. Будучи по природе и образованию утопистом, он думал о частном человеке, которого начисто забыли в революционно-приватизационном экстазе. Как и о гражданском обществе».

После путча Ельцин и его аппарат перебрались в опустевшее здание ЦК КПСС на Старой площади. Борис Николаевич занял бывший кабинет генерального секретаря. Его помощники вспоминали, что для него это был символический шаг.

Он сказал:

— Да, это тот самый кабинет, где меня отчитывали, где писали сценарии политической травли. Вам трудно понять, что я сейчас испытываю.

От Ельцина ждали быстрых и энергичных действий. А он уехал отдыхать в Сочи на дачу «Бочаров ручей». Это место ему давно нравилось. Удобный двухэтажный дом. Парк площадью в сорок гектаров с пальмами и фруктовыми деревьями. Пляж, бассейн с морской водой, теннисный корт. Говорят, что осенью 1991 года здесь распили не одну бутылку шампанского, отмечая победу.

Борис Николаевич уехал на юг и словно исчез. Никто не мог понять, почему он отдыхает вместо того, чтобы воспользоваться плодами победы.

«Эйфория, вызванная поражением путча, — записал в дневнике историк Михаил Геллер, — прошла необыкновенно быстро. Все замерло в ожидании чуда. Борис Ельцин поехал отдыхать на Черное море, Михаил Горбачев произносил речи, подписывал даже какие-то указы, которые никому в голову не приходило выполнять… Александр Яковлев, неизменный советник Горбачева, на вопрос журналистов, у кого власть, ответил, что он не знает. Он добавил, что соблазнительно сказать, что никто не управляет».

Ходили слухи, что Ельцин не способен методично работать, что он чувствует себя нормально только в моменты схваток, а рутинная работа не по нем. Поэтому он отправился на юг, где пьет и гуляет…

Даже Виктор Иваненко, руководитель ведомства госбезопасности, — ключевая фигура! — не мог связаться с Ельциным в тот момент, когда это было совершенно необходимо. А люди не могли понять: почему ничего не происходит? Зачем демократы теряют время?

Так что же там, на юге, происходило на самом деле? Я спрашивал об этом Андрея Владимировича Козырева, тогдашнего министра иностранных дел России. Он был достаточно близок к президенту.

— Я вместе с другими коллегами предпринимал тогда усилия для того, чтобы вывести его из этого отпуска и побудить действовать решительно, — рассказывал Козырев. — Мы понимали, что страна теряет время. Нужны реформы. Момент исторически выгодный, потому что оппозиция подавлена — морально, психологически, и велика была поддержка реформаторских начинаний. Мы понимали, что период этот не будет долгим.

Наверное, Ельцин просто не знал, что именно он должен делать. Страна разваливалась. Ельцин вернулся из Сочи после отдыха только 10 октября. К его возвращению ситуация еще ухудшилась. И это подтолкнуло его к радикальным экономическим реформам, которые изменили страну, но дорого ему обошлись. Он перестал быть народным любимцем.

Борис Николаевич унаследовал не только кремлевский кабинет своего поверженного соперника Горбачева, но и весь груз не решенных им проблем. Запас терпения у людей, казалось, был исчерпан. Они больше не желали слышать обещаний. Ельцин должен был действовать, и действовать немедленно.

Политической воли у него хватило бы на десятерых.

Министр экономических связей России Виктор Николаевич Ярошенко вспоминал свой разговор с Ельциным:

— Борис Николаевич, история строго спросит с нас всех за то, что сделали, и за то, что сделать не успели.

— Делайте то, что должны, — сказал Ельцин. — Я отвечу за все.

Когда Ельцин познакомился с молодым экономистом Егором Тимуровичем Гайдаром, он понял, кому может поручить это дело. Удивительным образом эти два очень разных человека сразу нашли друг друга.

В конце октября 1991 года у Гайдара состоялся первый разговор с Ельциным:

«Общее впечатление: Ельцин прилично для политика ориентируется в экономике, в целом отдает себе отчет в том, что происходит в стране. Понимает огромный риск, связанный с началом реформ, понимает и то, до какой степени самоубийственны пассивность и выжидание. Кажется, готов взять на себя политическую ответственность за неизбежно тяжелые реформы, хотя знает, что популярности это ему не прибавит».

И Егор Тимурович сразу понравился Ельцину:

«Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью. Это просто очень независимый человек с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства.

То есть интеллигент, который, в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании своих принципов…

Научная концепция Гайдара совпадала с моей внутренней решимостью пройти болезненный участок пути быстро. Я не мог снова заставлять людей ждать, оттягивать главные события, главные процессы на годы. Раз решились — надо идти!»