История жены - Мэрилин Ялом

Тем не менее представления о двух мирах и культ домашнего очага не сдавали своих позиций. Даже у переселенцев работа распределялась по гендерному принципу: мужчины пасли волов и занимались ремонтом, женщины готовили, стирали, шили и растили детей[392]. Женщинам часто приходилось выполнять неожиданные обязанности (например, собирать помет буйволов на растопку), но несмотря на это, от них ждали, что они будут выполнять все традиционные для жены обязанности, не ожидая помощи от мужчин. Каждый день они должны были «наскоро состряпать завтрак», а каждый вечер – приготовить «достаточно еды, чтобы продержаться до следующего вечера»[393].

Если жены и выполняли в путешествии мужскую работу, это не означало, что их слово приобретало такой же вес. Следующий случай, рассказанный Лавинией Портер, демонстрирует, с какими сложностями приходилось иметь дело женщине, когда она пыталась оспорить мужской авторитет. Муж Лавинии отказался по ее просьбе забрать на полмили вправо, чтобы та могла вместо навоза собрать хворост в ближайшей роще. В порыве обиды она забралась на повозку и сказала мужчинам, что «если те хотят вечером разжечь костер, могут сами собирать навоз и ужин готовить сами». Затем она разрыдалась и заснула. И хотя муж попытался исправить положение и разбудил ее, принеся ужин, который приготовил сам, отношения между супругами неделями оставались натянутыми. Как замечают Джон Фарагер и Кристин Стенсел, когда разбирают эту историю, брак в Викторианскую эпоху по-прежнему строился на традиционном разделении сфер труда и власти, несмотря на то что гендерные роли к западу от Миссисипи перекрещивались[394].

Женщина, отправившаяся покорять Запад, выходила замуж, имея те же представления о браке, что и ее товарка с Восточного побережья. Так, достаточно богатая четырнадцатилетняя невеста Бефания Оуэнс-Эдейр 4 мая 1854 года шла под венец, имея в своем приданом «четыре одеяла ‹…› муслин для четырех простыней, две пары наволочек, две скатерти и четыре полотенца». Отец подарил ей «объезженную кобылу», корову, теленка, крытую телегу и упряжь. Мать подарила «хорошую перину, подушки, соломенный тюфяк, пару покрывал и еще два лоскутных одеяла». Кроме того, вечером, уже после свадебной церемонии, она приобрела на деньги отца полный запас продуктов, кухонной утвари, маслобойку, корыто и стиральную доску, бадью и черпак. Все богатство ее мужа сводилось к коню, седлу, ружью и тесной деревянной избушке двенадцать на четырнадцать футов с земляным полом и без дымохода – сюда он привел молодую жену[395].

В поселениях на фронтире жена в первую очередь должна была заниматься домом и детьми, какие бы еще обязанности к этому ни добавлялись. Муж мог иногда приготовить что-нибудь, но никто не ждал, что он будет заниматься хозяйством даже в том случае, если его жена болела или оправлялась после родов. Если же это становилось неизбежным – например, если жена умирала, – первой мыслью вдовца было жениться снова. Другой вопрос – это связь супружеских отношений с двумя столпами патриархального общества – законом и религией. Они также сильно разнились. Некоторые женщины – в первую очередь южанки – утверждали, что текущее положение, при котором они подчинены мужчинам, их устраивает, но с ними были не согласны другие, и в том числе жительницы Юга. Многие жены умели подчинить себе волю мужа, открыто или исподволь.

Одна невеста с западных рубежей так оценивала свое положение: «У меня уже были свои соображения по поводу того, что муж глава дома. Я уже потихоньку выяснила, что ему не нравится слово „подчиняться“ в брачной клятве. Так или иначе, это слово следовало оттуда выкинуть. Я уже была послушной хорошей дочерью для своих родителей. Теперь я женщина и способна разделить заботу о семье с мужчиной. Его и мое мнение должны обладать равным весом»[396]. Можно предположить, что так считали многие женщины, которые вышли замуж по любви и надеялись на равенство в браке.

Хотя мы располагаем множеством свидетельств о счастливых браках от жительниц самых разных уголков континента, немало и более печальных историй, которые завершались побегом или разводом. Мужья бросали жен и детей из‐за выпивки, депрессии, безволия или ради другой женщины. Иногда из семьи уходила жена – о таких случаях сообщают газетные объявления в разделе с пропавшими людьми. Она могла и не убегать, но подать на развод, что особенно часто случалось в только осваиваемых и заселяемых землях, поскольку законодательство там было относительно мягким.

Зачастую муж и жена просто расходились и не начинали трудоемкий бракоразводный процесс, пока один из них не собирался вновь вступить в брак. Но даже если такое желание возникало, в такой огромной стране, как США, легко было попросту затеряться и создать новую семью, уже имея одну. Двоебрачие «было довольно распространено в США в XIX веке»[397].

Лишь немногие женщины могли вернуться в лоно семьи и прибегнуть к ее поддержке. К счастью, так смогла сделать Бефания Оуэнс-Эдейр, оставив своего никчемного мужа в Орегоне. Четыре года проведя в браке, восемнадцатилетняя Бефания с младенцем на руках вернулась в родительский дом и подала на развод. Когда женщина постарше спросила ее, почему она решилась на такой поступок, Бефания ответила: «Потому что он нещадно сек моего ребенка, бил и душил меня». В это тяжелое время ей казалось, что беды захлестнули ее с головой: «К мужу я потеряла последнюю любовь и уважение; развод стал клеймом на всю жизнь, а мой двухлетний сын часто хворал»[398].

И все же ее ждала выдающаяся жизнь. Сперва она вернулась в школу и закончила образование. Затем она взяла себе шестнадцать учеников, с которыми занималась три месяца и брала по два доллара. Она съехала из родительского дома, зарабатывая учительством, стиркой и сбором черники. Несколько лет она шила платья и шляпы. И в 1870 году она смогла оплатить своему сыну учебу в Калифорнийском университете в Беркли.

И в этот момент ее жизнь кардинально изменилась. Она решила изучать медицину. Одолжив у врача учебник анатомии Грея, она изучила процессы, происходящие в человеческом организме, и смогла поступить в Школу эклектической медицины в Филадельфии[399]. Поскольку женщин не принимали в наиболее авторитетные медицинские школы и полагали, что медицина – мужская профессия, семья Бефании почувствовала себя «опозоренной». И все же ей удалось завершить свое образование в Филадельфии и продолжить его в Мичигане в одном из первых университетов, который начал выпускать женщин-врачей. В 1880 году в возрасте 40 лет она получила свой диплом и вернулась в родной Орегон, где стала широко известна как «леди-врач» и проработала еще двадцать пять лет.