Рожденный в сражениях... - Сергей Хорев

И вот теперь, сидя за столом президиума, он смотрел на эти такие разные и, тем не менее, такие родные лица. Смотрел и пытался, сквозь переполнявшие его эмоции, понять. Как? Как, с таким народом, с такими людьми, мы потеряли свою страну? Неужели воспитанное сейчас доверие народа к власти сыграло с ним, с этим народом, потом страшную шутку? И мы просто не заметили, как нас предали, продали? Не заметили, как постепенно произошла, подмена ценностей. А тех, кто заметил и пытался об этом не то, что кричать, говорить, просто потихоньку убрали. Некоторых физически, а некоторых морально. Тяжело убеждать в своей правоте, когда на тебя всюду вешают ярлыки — «фашист», «националист», последователь «кровавой гебни». Для страны, которая билась с фашизмом насмерть — это было равносильно общественной смерти. Гениальная по своей подлости и беспринципности провокация британских спецслужб и мирового сионизма, приведшая к невиданной ранее кровавой бойне, извратила само понятие — фашизм, и сделала его нарицательным. А ведь если разобраться…

Огосударствление всех сторон жизни посредством создания системы массовых организаций;

Насильственные методы подавления инакомыслия (оппозиции), различных меньшинств, в том числе и сексуальных;

Тотальная система идеологического контроля, направленная на развитие и приумножение нации, сплочения народа под единым идеологическим строем;

Культивация консервативных, националистических идей, цель которых — отстаивание прав и свобод коренного населения;

Вождизм: культ личности дуче, каудильо, вождизм развит в основном по причине единоправия, когда у власти находится один единственный человек, являющийся, по сути, вождем нации, в чьи обязанности входит не только блага правления, но и ответственность перед собственным народом.

Неприятие принципов либеральной демократии. Для фашистской идеологии все эти понятия являются неприемлемыми по причине того, что приводят к развалу государственного строя, раздроблению общества, подмене истории, уничтожению культуры.

Это определение фашизма, Новиков помнил из того, будущего времени. И для себя никак не мог понять, что в этом плохого?! Если бы не война! Да скажи сейчас этому, сидящему в зале народу, это определение власти — и его поддержат единогласно! Для народа, который всю свою историю жил как единый организм, семья — это единственная естественная форма правления и существования. Это принципы, заложенные в основу любой нормальной империи. А Россия — это империя, как её не назови.

А в том мире и времени, в котором он сейчас жил, войны между Германией и Россией быть не должно. Он находил этому подтверждение везде. В газетах и радио, в выступлениях лекторов из политуправления и словах Сталина, в конце — концов, в том, что рядом с ним воевал за Россию немецкий офицер Эрвин Роммель.

Новиков слушал выступавшего сейчас Кирова в пол-уха, отмечал про себя его манеру говорить, резко жестикулируя, часто обращаясь не столько к разуму, сколько к чувствам. Чем-то, это было похоже на манеру выступления Гитлера. Слушал, а самого буквально распирало желание, встать и сказать то о чем сейчас думал и что сейчас чувствовал.

Видимо, сегодня был именно тот редкий день, когда желания начальства и твои совпадают. Киров закончил свое выступление предложением выступить перед рабочими и сотрудниками (служащими?) завода героя-танкиста, майора Новикова.

Под гром аплодисментов, Новикова буквально вынесло к трибуне. Но на секунду замявшись, он её обогнул и встал перед столом президиума. Хотелось, чтобы его видели все. Так ему было ближе к людям. Он не хотел терять возникшего контакта. Секундный спазм сжал горло.

— Товарищи. — Какое емкое слово! — Ленинградцы. Хочу, низко поклонится вам за ваш труд. Труд, без которого не было бы наших побед. Спасибо, вам, родные вы наши. И самая искренняя благодарность.

Слова давались легко. Они сами рвались из души, из сердца. Простые слова. Простые и понятные всем нормальным людям. О Родине. О семье. О долге перед ними. О том, что нам, всем нам, не дадут жить мирно, как бы мы этого не хотели. Что у нас, у нашего будущего есть враг. Подлый, коварный и беспринципный враг. И что для победы над врагом, для того чтобы иметь возможность жить и трудится, так как нам хочется, весь наш великий народ должен объединиться. Объединиться вокруг своего вождя, как встарь, когда сначала Русь, а потом и Россию пытались уничтожить, стереть с лица земли. Как бились с хазарами. Как бились с монголами. Как бились с крестоносцами и поляками. Что есть традиция гордая у нашего народа — раньше думать о Родине, а потом о себе. (И да простят невольный плагиат, но если лучше не скажешь?) И мы должны, обязаны перейти от ощущения «я» к ощущению «мы», от прав личности к верности долгу и ответственности перед обществом.

— Это наша Советская Родина. Это наш Советский народ. И мы, бойцы и командиры Красной армии давали клятву — защищать Родину и наш народ не жалея своей крови и самой жизни. Но все наши усилия будут напрасны, если мы не будем знать и чувствовать — за нами весь наш народ. Вы, товарищи. Да здравствует наша великая Родина и её великий народ!

Новиков стоял на краю сцены опустошенный, выжатый как лимон. Так он не уставал никогда, даже в самые тяжелые дни боев в Маньчжурии. А зал молчал. Молчал долгие секунды. А потом… Потом был взрыв. Взрыв рукоплесканий. Новиков смотрел в зал, не отводя глаз, и видел, что он все сделал и сказал правильно. И неважно, что будет дальше. Как отнесутся к его «речи» начальники. Он говорил не для них. Если они достойны быть тем, на что претендуют — новой элитой России, то поймут, а если нет, то и пошли они все. А не захотят идти сами, поможем.

В таком состоянии духа, вновь подобравшийся, словно для предстоящей прями здесь драки Новиков повернулся к президиуму и был приятно удивлен. Президиум аплодировал вместе со всем залом. Только вот в глазах Кирова промелькнуло что-то этакое. Хотя может быть, ему просто показалось.

Выступавшего последним, директора ОКМО (Опытный конструкторско-машиностроительный отдел) Николая Всеволодовича Барыкова, Новиков уже не слышал. Да и в зале на него тоже не реагировали. Киров, остро чувствовавший обстановку, быстренько свернул мероприятие, и, подхватив под локоток Новикова, буквально потащил его к выходу из зала.

Коридоры, лестницы, переходы. Киров шел быстро и уверенно. Сразу заметно, что бывал здесь не один раз и маршрут ему знаком. Короткое путешествие закончилось в кабинете директора завода. Директор, товарищ Сиркен, был вежливо и настойчиво выпровожен за дверь своего собственного кабинета, с напутствием — пройтись по заводу и подольше не возвращаться. На столе временно оккупированного кабинета, словно по волшебству, появились стаканы с ароматным чаем, варенье, вазочка печенья и поднос с бутербродами. Видимо, вкусы начальства здесь знали и к таким визитам были готовы.

Новиков посмотрел на изрядно надоевший ему чай с таким отвращением, что Киров этого просто не мог не заметить.

— Товарищ Новиков. Может, с дороги, чего ни будь покрепче?

От такого предложения Новиков, сейчас, отказаться не мог. Не то было состояние.