Яблоневый дворик - Луиза Даути

Я смотрю через зал и наконец получаю то, чего ждала с начала процесса: твой взгляд. Ты смотришь на меня мягко и задумчиво. Опасаясь выдать себя, я отвожу глаза и смотрю на инспектора Кливленда — он сидит на два ряда дальше прокурора, на одной линии с тобой. Выражение лица инспектора Кливленда не оставляет сомнений в его мыслях. Ты трахалась с этим типом, думает он, и я знаю это, только не смог доказать.

— Вы подружились? — спрашивает Роберт.

— Да, мы несколько раз ходили пить кофе.

— Просто друзья, — констатирует Роберт, и я киваю. Не дожидаясь развернутого ответа, он продолжает: — Если не ошибаюсь, мистеру Костли нужен был ваш совет.

— Да, — подтверждаю я. — Его племянник подумывает о научной карьере. Мы это обсуждали.

На этом месте Роберт делает долгую паузу — многозначительную, заранее обдуманную, которую должны отметить все присутствующие.

— Миссис Кармайкл, мы должны обсудить события, которые косвенно привели к тому, что вы сейчас находитесь здесь, причем в таком качестве, в каком, полагаю, никогда не предполагали оказаться. — Он снова на миг замолкает, потом наклоняется вперед и говорит: — Если хотите, я попрошу освободить балкон от публики.

Роберт предупредил, что задаст мне этот вопрос и велел соглашаться. Странная вещь: хотя я полностью подготовлена, щеки у меня вспыхивают от унижения, а голос, когда я выдавливаю из себя несколько слов, срывается:

— Д-да… Пожалуйста, если можно.

От мягких интонаций Роберта у меня на глаза наворачиваются слезы. Своим красивым, хорошо поставленным голосом он ведет меня от вопроса к вопросу. Присяжные слушают нас, затаив дыхание.

— Некоторым людям, — деликатно начинает он, — трудно понять, почему вы не рассказали мужу об этом ужасном, жестоком нападении…

Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не зареветь.

— Я знаю, это трудно понять тому, кто сам через это не прошел, — говорю я, обращаясь к присяжным. — Пока со мной это не случилось, я думала так же. На самом деле муж — последний, с кем захочешь этим делиться. Мне было невыносимо думать, что я принесу эту историю в наш дом. Я представляла себе, как позже, когда пройдет время, может, год или два, мы будем сидеть за столом у себя на кухне и вдруг он снова вспомнит весь этот кошмар. И скажет, каково ему было узнать, что его жену изнасиловали. Но изнасиловали не его! Изнасиловали меня! — Я срываюсь. Меня сотрясают рыдания. И одновременно охватывает злоба. Какого дьявола Гай потащился в Ньюкасл? Почему не пришел на ту вечеринку? А ты? Почему тебя не было рядом со мной? Все, кто говорит, что любит меня, — дети, родственники, друзья — где, черт возьми, они были в ту ночь?

Я поднимаю глаза и вижу, что по лицу одной из присяжных, китаянки, тоже текут слезы.

* * *

Мне не сразу удается успокоиться. Роберт старается задавать вопросы с максимальным тактом, но всем очевидно, что мои раны до сих пор не затянулись. Самый простой вопрос — чем я занималась в выходные после нападения — вызывает новый поток слез. Неспособность взять себя в руки неприятно удивляет меня, но в глубине души я испытываю огромное облегчение: наконец-то я могу говорить об этом вслух, наконец-то могу, не скрывая ярости и боли, сказать правду. Неужели после этого кто-то еще сомневается в моей честности?

Роберт смотрит на часы, бросает взгляд на судью и задает последний вопрос:

— Миссис Кармайкл, когда вы обратились за советом к мистеру Костли, вас преследовали мысли о мести? Вам хотелось отплатить мистеру Крэддоку за то, что он с вами сделал?

Я качаю головой, рыдаю, как ребенок, тереблю в руках носовой платок, промокаю глаза, смотрю на Роберта, опять качаю головой и снова рыдаю.

— Ответьте, пожалуйста. Мы должны внести в этот вопрос полную ясность, — мягко говорит Роберт. — Вы хотели причинить Джорджу Крэддоку физический вред? Вы просили мистера Марка Костли убить Джорджа Крэддока?

Я продолжаю всхлипывать и трясу головой.

Роберт опускает глаза, ждет, потом поворачивается к судье:

— Милорд…

— Да… — говорит судья.

У судьи слегка брезгливое выражение лица. Наверное, не выносит женских слез. Подобно Генри Хиггинсу из «Моей прекрасной леди», у которого плачущая женщина вызывала чувство раздражения и беспомощности.

Почему женщины не могут вести себя по-мужски?

— Учитывая состояние свидетельницы, могу ли я предложить…

— Да, безусловно, — охотно соглашается судья. — Объявляю перерыв до завтрашнего утра. Присяжные, надеюсь, что мы увидим вас ровно в десять.

Присяжные собирают вещи. Никто из них на меня не смотрит. Странно, что я должна сидеть и глядеть им вслед. Мне трудно избавиться от мысли, что вечером, засыпая, они будут вспоминать несчастное человеческое существо, заливающееся слезами на свидетельской трибуне.

Роберт встает из-за стола и жестом останавливает конвоира, который собирается отвести меня обратно на скамью подсудимых. Подойдя ближе, мой адвокат сцепляет руки в замок и приветственно трясет ими в воздухе.

— Вы молодец! — негромко и очень серьезно говорит он. — Вы прекрасно справились.

Я отвечаю слабой улыбкой. До меня только теперь доходит, как я выжата. Меня захлестывает тоска по Гаю, детям и дому. До этой минуты мне как-то удавалось держаться, не думать о них таким необычным был мой новый опыт. Но теперь эта тоска медленно наваливается на меня. Если в ближайшее время я не выйду на свободу, не вернусь к нормальной жизни, то просто умру.

* * *

В эту ночь я впервые после ареста выспалась на тонком матрасе в камере тюрьмы Хэллоуэй.

* * *

На следующий день меня снова приглашают на свидетельскую трибуну, но сегодня я совсем другая — собранная, с сухими глазами, в накрахмаленной белоснежной блузке. Я надеюсь, что худшая часть испытания позади; я готова к перекрестному допросу со стороны обвинения — правда, не очень представляю себе, какую стратегию они могут избрать. Они не станут пытаться меня опорочить, подвергая сомнению нападение Крэддока — он-то должен выглядеть чудовищем. Конечно, они могут поинтересоваться нашими с тобой отношениями, но у них нет доказательств. Что они предпримут?

Роберт бодро задает оставшуюся часть вопросов — он знает, что у присяжных была целая ночь, чтобы запомнить меня вчерашнюю — несчастную и плачущую. Сегодня, увидев меня спокойной, они, вероятно, почувствуют облегчение и захотят, чтобы я такой и оставалась. Они на моей стороне. Роберт не возвращается к нападению и сосредоточивается на событиях той субботы, когда я подобрала тебя возле метро и отвезла к месту происшествия. Особенно он напирает на то, что ты отказался посвящать меня в детали случившегося.

— Миссис Кармайкл!