На улице нашей любви - Саманта Янг

— Выпусти меня! — всхлипывала я. — Слышишь, козел, выпусти меня немедленно! Я тебя ненавижу. Господи, как я тебя ненавижу!

— Тихо. Тихо. Успокойся, Джоселин, — прошептал он, склонив голову. Губы его почти касались моей шеи. — Не надо так говорить. Не надо. Я наврал. Никого я не трахал. Просто жутко разозлился. И наврал. Такой уж я кретин. Я ночевал у Элоди. Можешь сама у нее спросить. Я бы никогда так с тобой не поступил. Я знаю, каково это, когда тебя предают.

Его слова прорвались сквозь пелену истерики, окутавшую мой разум. Я перестала извиваться.

— Что? Что ты говоришь?

Брэден откинул голову. Светло-голубые глаза не лгали. Не могли лгать.

— Никого я вчера не трахал. И вообще никого не трахал с тех пор, как мы с тобой вместе. Кроме тебя, конечно.

Нос у меня распух от рыданий, я всхлипывала, точно пятилетняя рева.

— Не понимаю, что ты несешь, — прогнусавила я.

— Детка.

Голос его наполнился нежностью, но в глазах не угасали отблески раздражения.

— Вчера вечером я чуть с ума не сошел со злости. Не знал, куда себя деть. Ну и завалился к Элоди — понимал, что она все равно не спит, переживает за Элли. Едва я вошел, она сразу догадалась, как мне паршиво. Ну, я выложил все, что между нами произошло. Тогда она рассказала о вашем разговоре на свадьбе. Сказала, вид у тебя был такой, словно ты получила оплеуху. Потом, когда мы танцевали, Элоди поняла, что ошиблась на твой счет.

Он выпустил мои руки и вцепился пальцами в волосы, повернув мою голову так, чтобы я смотрела ему прямо в лицо.

— Всю ночь я занимался тем, что прокручивал в памяти то, что было между нами за последние шесть месяцев. И понял, что ты врешь. Ты меня любишь, Джоселин. Потому что я тебя люблю. Я бы не смог полюбить тебя так сильно, если бы не чувствовал отклика. Не смог бы полюбить человека, которому на меня плевать.

Сердце мое бешено колотилось под ребрами, в горле распухал ком.

— Если это так, что за дурацкое представление ты затеял утром?

Он сжал ладонью мой затылок и нагнулся ко мне. Глаза его снова потемнели от горечи.

— Я не думаю, что ты сука. Не думаю, что ты бессердечная. И что тебе нельзя доверять. Просто у тебя… тараканы в голове. Я это понимаю. У каждого из нас свои тараканы. И знаешь, я догадался, в чем причина твоего вранья. Ты боишься. Боишься, вдруг что-то со мной случится. И поэтому решила дать задний ход. Сделать вид, что между нами не было ничего особенного. И значит, у тебя нет повода переживать.

Боже, в его лице психология потеряла ценнейший кадр!

— Ты научилась здорово притворяться, верно? Строить из себя ледяную принцессу. Окружать себя броней. И я решил, если сумею эту броню пробить, это будет самым верным доказательством того, что ты врешь.

Оторвать бы тебе яйца, психоаналитик хренов.

Я не стала говорить этого вслух, но попыталась выразить взглядом.

— И ты решил провести эксперимент? Сказать, что уже нашел мне замену?

Он кивнул и виновато коснулся губами моих губ:

— Прости, детка. Я сделал это, чтобы прекратить ложь… То есть, если говорить честно, не только из-за этого. Я хотел ударить тебя так же сильно, как ты ударила меня вчера.

Взгляд его был полон раскаяния.

— Прости, прости. Клянусь, я не хотел заходить так далеко. Не хотел доводить тебя до истерики. Но так получилось. Ты разревелась, едва я сказал, что трахал другую. Потому что ты меня любишь.

В душе моей царил сумбур, мысли скакали и путались, и не было никакой возможности привести их в порядок. Слишком многое надо было уяснить, слишком многое обсудить. Но не сейчас. Сейчас мы должны думать об Элли.

— Я хочу сказать тебе две вещи, — процедила я. — Первое: ты поступил как последний подонок. Второе: сейчас не время выяснять отношения.

— Мы не выйдем из кухни, пока ты не скажешь третью вещь. Не признаешься, что меня любишь.

— Брэден, отложим выяснение отношений на потом.

Я решительно толкнула его в грудь, он выпустил меня и отступил на шаг.

— И знай, мое решение остается в силе. Мы больше не будем встречаться.

Он возвел глаза к небесам, словно умоляя высшие силы даровать ему терпение. Крепко сжал челюсти и перевел взгляд на меня.

— Почему, черт побери? — выдохнул он. — Можешь ты это объяснить?

Этого я как раз сделать не могла. Мне было противно сознавать, что я поддалась на провокацию, а после… зря он воображает, что может вертеть мной, как захочет!

— Потому что я так решила. И хватит об этом. Нам предстоит тяжелый день. А может быть, несколько тяжелых месяцев. Не будем портить друг другу нервы.

— Не будем.

Брэден скрестил руки на груди. Молчание длилось несколько секунд, и я с трудом сдержала вздох облегчения, когда он снова заговорил:

— Но тебе придется кое-что запомнить.

Мать твою. Что он еще придумал?

Если бы лицо Брэдена не было таким усталым и встревоженным, он походил бы сейчас на мальчишку, замыслившего очередную каверзу.

— Первое: я тебя люблю. Второе: ты моя. Третье: я оторву яйца любому мерзавцу, который посмеет к тебе приблизиться. Но сейчас мы прежде всего должны думать об Элли. Можешь изображать все, что взбрело в твою глупую голову. Притворяться, что между нами все кончено. Я не буду тебе мешать. Только уж не обессудь, мне придется каждый день появляться перед тобой во всей красе. А тебе придется кусать локти при мысли о том, что ты потеряла.

Щеки мои были мокры от слез, глаза распухли. Жуткое зрелище, можно не сомневаться. Но это меня ни капельки не волновало. Душа моя разрывалась на части. Одна часть рвалась к нему. Другая упрямо стояла на своем. После минутной борьбы упрямство взяло верх.

— Ты что, спятил на почве воспаленного самомнения? Я не собираюсь кусать себе локти. И не изменю свое решение.

— Изменишь как миленькая, — ухмыльнулся Брэден. — Мы нужны друг другу. Мы должны друг другу помогать. Но если ты будешь играть по своим правилам, я стану играть по своим. Не обессудь, если они покажутся тебе жесткими. Пущу в ход все средства. Я заставлю тебя признать правду. Даже если для этого придется довести тебя до бешенства. Или возбудить твою похоть.

— Теперь я вижу, ты окончательно спятил.

— Ничего он не спятил.

В дверях стояла Элли в махровом халате.

— Он просто борется за то, без чего не может жить.

— И не он один.

Из холла долетел голос Адама и грохот захлопнувшейся двери. Элли оцепенела.

Через несколько минут Адам предстал перед нами собственной персоной.

Господи, до чего хреново он выглядел. Никогда прежде я не видела Адама небритым, а сегодня щеки его покрывала щетина. К тому же он напялил какую-то мятую футболку, куртку-парку и джинсы, знававшие лучшие времена. Круги под глазами у него были еще темнее, чем у Брэдена, во взгляде горели отчаяние и решимость.