Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин

Первоначально коммунисты относительно терпимо относились к анархистским выпадам. Один из лидеров КПИ Кодовилья докладывал секретариату ИККИ: «С точки зрения политической есть тоже различные группы, например, Дуррути, Гарсиа Оливер, которые честно дерутся, чтобы через анархию установить коммунизм в Испании… Они говорят (в обращении к трудящимся СССР — А. Ш.): „вы произвели свой эксперимент, дайте теперь нам произвести свой опыт, мы покажем Вам, что мы установим анархический коммунизм, не пойдя путем России“. Эти менее опасны, ибо в ряде проблем они, несмотря на свои анархистские утопии, занимают позицию, очень близкую к нашей. По крайней мере они дерутся»[402].

Влияние КПИ быстро росло. У них было все, что так нравится революционным массам: и радикализм, и приверженность авторитарному руководству, которое представлялось как дисциплина и «реализм» (в сравнении с анархистами). В ряды КПИ шли политически активные радикально настроенные революционеры, которых не устраивала теория анархо-синдикализма. Организованность и деловитость партии импонировала сторонникам «порядка».

С самого начала гражданской войны коммунисты понимали, что основная сила, способная противостоять им в республиканском лагере — это анархо-синдикализм. Выступая в октябре на секретариате ИККИ, А. Марти говорил: «Налицо только две силы: анархисты и коммунисты. Социалисты отошли на задний план вследствие внутренних раздоров и не способны взять в свои руки инициативу. В общем, анархистские профсоюзы пользуются не меньшим влиянием, чем профсоюз Кабальеро»[403]. Несмотря на то, что влияние лидеров и структур ИСРП было все еще велико, в главном Марти был прав — за каждой из фракций социалистов стояла более решительная сила с ясной концепцией революции. Республика могла двигаться по двум расходящимся направлениям — анархо-социалистическому или коммунистическому.

В Испании коммунисты решились сделать следующих шаг в своей новой стратегии Народного фронта — начать захват власти без изменения внешних парламентских форм государства. Страны Запада не могли спокойно смотреть, как рядом с ними усиливается влияние коммунистической державы. Сталин пытался успокоить их, демонстрируя в Испании умеренность коммунистической политики.

Отказ коммунистов от поддержки создания советов в Испании имел и другую причину — влияние компартии среди населения все еще было слабым. Еще 23 июля 1936 г., выступая на секретариате ИККИ, Г. Димитров сказал: «Нельзя ставить на данном этапе задачу создания Советов и стараться установить диктатуру пролетариата в Испании… Когда наши позиции укрепятся, мы сможем пойти дальше»[404]. Поддержка советов в условиях растущей революционной волны привело бы к тому, что коммунисты оказались бы в этих органах в заведомом меньшинстве. Захват государственного и военного аппарата давал более надежные шансы на победу — как в 20-е гг. в Китае. Поэтому лидеры Коминтерна стали высказываться в таком духе, который еще недавно ими же осуждался как «правый оппортунизм». Так, Димитров заявил, что в случае победы в Испании установится республика, которая «будет особым государством с подлинной народной демократией. Это еще не будет советское государство, но государство антифашистское, левое с участием подлинной левой части буржуазии»[405]. А ведь еще недавно никакие переходные формы государства на пути к социализму Коминтерном не допускались. Теперь в Испании отрабатывался вариант прихода к власти коммунистов в условиях сохранения парламентских институтов. Впоследствии он будет успешно воплощен в жизнь в Восточной Европе[406]. В письме к Ларго Кабальеро от 21 декабря 1936 г. руководители ВКП(б) отмечали: «Вполне возможно, что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России»[407].

Это направление «революционного развития» предполагало укрепление влияния коммунистов в аппарате власти (прежде всего в армии и силовых ведомствах) и привлечение к сотрудничеству с КПИ части социалистов и либералов, готовых ориентироваться на Москву. Это (учитывая слабость либеральных партий) обеспечивало переход под контроль коммунистов системы власти Испанской республики, но только при условии, что общественные организации, особенно профсоюзы и советы, будут лишены реальной власти, которую они получили в ходе революции.

Такой курс, предусматривавший сплочение вокруг КПИ единой «партии порядка», требовал от коммунистов гораздо большей умеренности, чем прежде. Такая позиция сделала их союзниками правых социалистов и либералов-республиканцев. Началось сближение компартии с президентом Асаньей, что будет иметь далеко идущие последствия.

Курс коммунистов на централизацию и милитаризацию общества диаметрально противостоял анархистской ориентации на укрепление общественного самоуправления, а отказ КПИ от социальных реформ до конца войны — уверенность НКТ в том, что именно эти революционные преобразования обеспечат левым силам поддержку населения, необходимую для того, чтобы выиграть войну. «Пролетариат не может и не должен прерывать начавшийся процесс революции, который сейчас является гарантией успеха в войне против фашизма…»[408] — говорится в документах НКТ. Анархисты считали, что в случае отказа от глубоких преобразований массы не будут понимать, за что они сражаются.

Коммунисты сделали ставку на армию. К весне 1937 г. проникновение коммунистов в армию (особенно в ее политическое руководство) стало очень заметным. В вооруженные силы было направлено 296 тысяч членов КПИ, попросившейся в Коминтерн Объединенной социалистической партии Каталонии (ОСПК) и прокоммунистической «Объединенной социалистической молодежи» (ОСМ) из 349 тысяч состава этих организаций. Коммунистами был создан 5-й полк — школа офицерских кадров, воспитывавшихся в духе коммунистической идеологии. Подготовленные в 5-м полку коммунистические кадры занимали командные посты и места комиссаров. На Центральном фронте в апреле 1937 г. из 51 комиссара бригад 24 были коммунистами, из 186 батальонных комиссаров — 93 коммуниста и 32 члена ОСМ.

В конце 1936 г. коммунисты и прибывавшие в Испанию в большом количестве сотрудники НКВД СССР (в частности ГПУ) развернули охоту на оппозицию, прежде всего — на лидеров ПОУМ, которых в Москве считали «троцкистами», и наиболее активных критиков сталинизма. «Уже в декабре 1936 года террор свирепствовал в Мадриде, Барселоне и Валенсии, были созданы специальные тюрьмы ОГПУ, его агенты убивали и похищали людей, вся эта сеть функционировала совершенно независимо от законного правительства. Его министерство юстиции не имело никакой власти над ОГПУ, превратившимся в государство в государстве»[409], — вспоминает руководитель советской разведки в Европе В. Кривицкий.