Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

он выплатит хотя бы сто пятьдесят рублей, но и с ними он никак не хочет расстаться.

— А кем прислан этот консул? — спросил я.

— Главным консульством в Тифлисе.

— Так вот туда и надо пожаловаться на вашего консула.

— Да вразумит господь твоего отца! — воскликнул мой собеседник. — Ведь такой образ действий наш консул и перенял оттуда!

— А в чем виноват бедняга консул? Что ему остается делать, раз жалования не платят, — вступился Халил Султан. — Вполне естественно, что все они прикарманивают, где могут, значительные суммы путем всяких взяток и конфискаций.

— Вы сами чиновник и служите в министерстве, — прервал его мой первый собеседник, — потому и заступаетесь за консула. А вам, скажите, тоже не выдают жалования?

— Что бы они ни прибрали к рукам, клянусь творцом, это их законные деньги — вот мое мнение! — с жаром сказал Халил Султан.

— Почему же? — удивился я.

— Вот уже несколько лет, — пояснил он, — как я и в глаза не видел никакого жалования. Скажу вам больше. У меня есть прекрасный конь, которого я люблю и берегу пуще ока своего. Наш генерал как-то увидел этого коня, и глаза у него разгорелись. Сколько он ни досаждал мне разными намеками и подходами, я делал вид, что не понимаю, пока от намеков дело не дошло до прямых заявлений и даже приказов. Однако я твердо стоял на своем. Наконец генерал, найдя претендента на мою должность, собрался уже принять от него взятку в семьсот туманов и передать ему командование моим отрядом. Когда это дошло до меня, я сказал ему в присутствии большого числа собравшихся: «Господин генерал, должность эта испокон веков принадлежала моим предкам. Деды мои служили самому падишаху, отец мой два года во время военных волнений валялся в грязи в Хорасане, был несколько раз ранен. Если вы отдадите мою должность другому, я немедля иду на телеграф и посылаю шаху жалобу на вас. И до самой моей смерти я буду продолжать это дело, потому что понимаю: “Чернее черного цвета нет”. Вот все, что я хотел сказать». Генерал видит: я не из дурачков, которых легко провести. Тогда он отказался от своих намерений, проявил ко мне благосклонность и даже подарил почетный халат. А коня ему я так и не отдал.

Я задал вопрос:

— Скажите по чести, вам вообще не полагается жалованье или же просто его не дают?

— Что за странный вопрос, — удивился он. — Разумеется, от государства нам положено и жалованье, и определенное довольствие, и казна его выдает. Однако все это поглощают другие, а нам, грешным, не попадает ничего. Деньги поступают к высокопоставленным лицам, переходят из рук в руки и, когда минуют десяток инстанций, получателям остается лишь десятая доля, а то и вовсе ничего. Я вообще ничего не получаю, ну и бог с ним, я по милости бога не нуждаюсь, но и мои бедные коллеги тоже ни гроша не видят.

После этого хозяин дома предложил нам немного прогуляться.

— Что ж, это неплохо, — откликнулся за всех Халил Султан.

Мы вышли из дома и, не спеша, стали гулять по городу. Дошли до городского сада — там было очень много народа. Возвращались уже за полночь. Когда пришла пора прощаться, я сказал хозяину, что, по всей вероятности, на следующий день нам не удастся прийти к нему, так как наш поезд уже прибыл сегодня, и завтра с помощью господа мы будем молиться за всех них в Стамбуле.

Хаджи стал возражать:

— Но это невозможно! Я не допущу, чтобы вы уехали завтра. Я надеялся, что вы еще раз пожалуете ко мне!

— Увы, ничего не выйдет, — сказал я. — Надо ехать.

— Но ведь часы-то неподходящие! — нашел он новое возражение. Вижу, дело принимает другой оборот — хаджи, оказывается, суеверен. Притворившись, что ничего не понимаю, я заметил обидчиво:

— Часы мы купили с вашего одобрения. Если они плохие, отчего вы тогда не соблаговолили нас предупредить, чтобы мы не платили денег?

— Да нет! — с досадой сказал он. — Я не про эти часы говорю. Вчера я смотрел гороскоп в календаре и заметил, что на завтра для путешествия по морю предсказание неблагоприятное.

Сердце мое снова сжала тоска, и я воскликнул:

— Да будет проклятие божие и на том календаре, и на его составителе, да и на том, кто верит ему! Как не жаль вам, господнему творению, портить себе жизнь подобными нелепыми суевериями и тратить на это драгоценное время? Какой-то прохвост, который знать не знает, что завтра случится в его собственном доме, пишет все, что ему вздумается; что в такой-то день путешествие морем небезопасно или что видеть вельможу в такой-то час — добрый знак. Пусть бы этот проклятый оставил в покое небесные дела да получше справлял бы свои земные обязанности. Пусть-ка он сначала осведомит своих сограждан о численности населения в Иране, пусть расскажет им о территории страны и о том, какова протяженность ее границ, а потом уж поднимает взоры к небу. Нет никого вреднее этих астрологов, и их календари нас попросту губят. Какой-нибудь жалкий человечишко, живущий милостями шаха, совершает по отношению к нему прямое предательство, когда говорит, что в такой-то, мол, день лицезрение правителей неблагоприятно. Несчастный! Лицезрение правителей всегда благоприятно, только ты будь правдивым, верным и достойным слугой шаха, и тогда, когда бы ты ни взглянул на него, это всегда будет тебе счастливым и добрым предзнаменованием. И наоборот, ежели ты изменишь государству и шаху, то совесть твоя будет все время неспокойна и никакие «счастливые» дни и часы не спасут тебя от справедливого возмездия за бесчестье и за предательство по отношению к государству и народу. Не понимаю, до каких пор будут распространены в Иране и среди иранцев эти нелепые бредни и фокусничество? Господин хаджи, позвольте мне, ничтожному, дать вам такой совет: всякий раз, как у вас появится потребность помыться и очистить от грязи тело, ступайте безо всякого определения «хорошего» или «дурного» часа в баню и мойтесь, ибо это и есть самый благоприятный час. Если у вас возникнут какие-то вопросы, связанные с шариатским судом, — не лезьте в календарь за предсказанием, а идите к законоведу и посоветуйтесь с ним — это и будет самый подобающий счастливый момент. А если, не дай бог, случится заболеть —