Утраченная реликвия... - Андрей Воронин

Словом, задачка была не из простых, и слабенький архивный «пентюх», он же «пенек», он же «Пентиум», долго пыхтел, жужжал и жалобно попискивал, перелопачивая сотни файлов в поисках одного-единственного совпадения.

И совпадение нашлось. То есть совпадений набралось чуть ли не полтора десятка, но все они были частичными: где-то не совпадало имя, где-то отчество, а где-то и фамилия – в тех случаях, когда речь шла о женщинах, которые могли выйти замуж и взять фамилию мужа. Имя одного выпускника физмата полностью совпало с именем известного московского коллекционера, но упомянутый выпускник, как было доподлинно известно Дмитрию, давно защитил докторскую, уехал в Штаты и сделал успешную карьеру в Силиконовой Долине. На всякий случай Светлов переписал себе данные всех этих людей и еще раз проанализировал их в подвале у Гангрены.

Впрочем, сделано это было просто для очистки совести, потому что настоящее совпадение было только одно – одно, но зато полное.

Виктор Павлович Ремизов закончил истфак МГУ двенадцать лет назад. Байрачный был куратором его группы с первого курса по пятый, и он же являлся руководителем дипломной работы Ремизова – того самого Виктора Павловича Ремизова, который числился в списке московских антикваров под номером сорок три и чье имя было выделено красным маркером – знак того, что уважаемый Виктор Павлович в свое время имел мелкие неприятности с законом и жил по принципу «не пойман – не вор». Совпадало все, вплоть до даты рождения и домашнего адреса. Такое совпадение просто не могло быть случайным, и, несмотря на усталость, Дмитрий чувствовал, что не зря потратил время.

– Вот так-то, Юрий Алексеевич, – сказал он вслух, и кирпичные стены подвала сглотнули звук его голоса без остатка, – вот так-то, приятель! Голова годится не только на то, чтобы об нее кирпичи ломать. Человек с мозгами может достичь поставленной цели, не прибегая к мордобою!

Он поймал себя на том, что, кажется, произносит целую речь, и замолчал. Глаза у него решительно отказывались смотреть на белый свет, во рту пересохло от неисчислимого количества выкуренных сигарет, в горле першило – надо полагать, по той же причине, – но Дмитрий даже не думал об отдыхе.

Он выключил компьютер, встал из-за стола, оттолкнув норовящий рассыпаться стул, помнивший если не Иосифа Виссарионовича, то уж Никиту Сергеевича наверняка, и прошелся по тесной кирпичной клетушке, предусмотрительно отклонив голову во избежание столкновения с висевшей на заросшем грязью шнуре электрической лампочкой. Рук и ног он почти не чувствовал, сердце гулко бухало в груди – казалось, оно бьется в конвульсиях, захлебываясь в пучине кофейного озера, которое Дмитрий вливал в себя на протяжении последних суток. В ушах стоял тонкий комариный писк, голова была словно ватой набита – словом, налицо были все симптомы переутомления пополам с перевозбуждением.

Он плеснул в электрочайник воды из полупустой пятилитровой пластиковой бутыли и включил его в сеть.

Чайник немедленно забормотал, запыхтел, захрюкал; под эти звуки Дмитрий насыпал в чашку растворимого кофе, сунулся в сахарницу и обнаружил, что сахар закончился. Собственно, он знал это и раньше – последние четыре чашки ему пришлось пить без сахара, – но как-то позабыл, занятый совсем другими мыслями и переживаниями.

Есть тоже было нечего. Он посмотрел на часы. Было десять минут четвертого, но вот ночи или дня – этого Дмитрий не смог бы сказать даже под угрозой расстрела. Он выключил чайник, – залил кофейные гранулы кипятком, рассеянно поболтал в чашке пластмассовой ложечкой и, заранее кривясь от отвращения, сделал первый глоток. Прихлебывая горячую горькую дрянь из липкой пластмассовой чашки, он некоторое время пытался путем логических умозаключений выяснить, ночь сейчас все-таки или день, но не преуспел и снова включил компьютер.

Часы ноутбука показывали пятнадцать двенадцать – тут, по крайней мере, все было ясно, однозначно, без всякой возможности двоякого истолкования. Пятнадцать двенадцать – это день, вторая его половина.

Не самое удачное время для неожиданного визита к деловому человеку, но попытаться, наверное, стоило. И потом, если подозрения Дмитрия имели под собой хоть какую-то почву, то у Виктора Павловича Ремизова вряд ли хоть когда-нибудь найдется свободная минутка для встречи с журналистом. Он, Виктор Павлович, наверное, уже спит и видит себя за границей, с чемоданом долларов в руке, и общение с пронырливыми и беспардонными представителями отечественной прессы ему сейчас, мягко говоря, ни к чему. Коротко говоря, Ремизова нужно было брать за гланды – если, конечно, он еще не уехал из России вместе с иконой.

Придя к такому выводу, Дмитрий одним богатырским глотком, как лекарство, допил отвратительный, как болотная жижа, слишком крепкий растворимый кофе, выключил ноутбук, снял со спинки стула куртку и бегом ринулся из подвала.

Виктор Павлович Ремизов доел шоколадный батончик, облизал пальцы и, воровато оглядевшись, вытер их об обивку кресла. Он подумал, что со стороны, наверное, выглядит глупо и, более того, неприятно: взрослый дядя, который ведет себя как пацан, да не где-нибудь, а в своем собственном кабинете. А кабинет где? В его же собственном магазине, вот где! Так что пальцы он при желании мог здесь вытирать обо что угодно и ни от кого не прятаться – что хочу, то и ворочу. Тем более что торчать ему здесь осталось совсем недолго – ровно столько, сколько понадобится его знакомому таможеннику, чтобы обеспечить ему коридор в аэропорту. А это должно было произойти через два дня – вот как только нужный человечек заступит на смену, так все и произойдет.

У Виктора Павловича уже и билетик имелся на рейс «Москва – Лондон», и чемоданчик был уложен – так, самое необходимое на первый случай… Словом, такому солидному, без пяти минут богатому господину не пристало вытирать слюнявые пальцы о собственное кресло, но смущение Виктора Павловича было недолгим: у каждого собственные дурные привычки, свои маленькие секреты или, как говорят англичане, свой скелет в шкафу.

Наедине с собой мало кто ведет себя так же, как на людях: кто-то грызет ногти, кто-то в носу ковыряет, а некоторые примеряют женское белье и в таком виде разгуливают по дому, идиоты… А что, не идиоты, что ли?

Белье на баб надо примерять – на молодых, красивых, упругих, с бритыми подмышками и запахом французского парфюма… Эх! А в Лондоне, говорят, красивой бабы днем с огнем не сыщешь… Врут, наверное. Лондон – город богатый, а бабы летят на деньги, как бабочки на огонь. Или как мухи на дерьмо…

Размышляя подобным образом, он как-то незаметно завелся, засопел и начал уже прикидывать, кого бы из продавщиц ему вызвать в кабинет для беседы наедине – Верку или Катьку, но вовремя спохватился и одернул себя. Не о бабах ему сейчас надлежало думать, а о том, как бы прожить, протянуть оставшиеся два дня, не вляпаться в какую-нибудь историю и избежать тех неприятностей, на которые туманно намекал в последнем телефонном разговоре этот лысый упырь Аверкин.

Теперь он понимал, что напрасно не выслушал Аверкина, зря заткнул ему рот. Аверкин был прав: он испугался и сделал попытку спрятать голову в песок: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю… А зря! По крайней мере, хоть знал бы, чего ожидать, с какой стороны прилетит плюха… Э, да что там! Предпринять ведь все равно ничего нельзя, так какой смысл попусту трепать себе нервы?