Лунный ветер - Евгения Сафонова

Хотя бы по той причине, что в моём случае это будет чем угодно, кроме ночи любви.

Спокойно, Ребекка. Многие женщины это переживали, и ты переживёшь. Не ты одна проведёшь первую брачную ночь с тем, кого не любишь и к кому не испытываешь никакого влечения. Даже не ты первая выйдешь замуж, любя другого. Разница лишь в том, что иные женщины шли на это потому, что им не оставили иного выбора, или потому, что деньги для них были куда важнее симпатии, а иные мужья зачастую об этом не знали. Или знали, но им было всё равно.

Интересно, что циничнее и отвратительнее: то, что делаю я, или то, что делают охотницы за богатством?..

— Бекки! — восторженно воскликнула Бланш, когда я приблизилась к ней. — Боги, какая же ты красивая!

— Не красивее тебя.

Ответный комплимент вышел не совсем искренним. У меня просто не было сил на искреннее восхищение ни сестрой, ни чем бы то ни было. Казалось, все мои чувства притупились, выгорели, замёрзли — и определённо к лучшему.

Но Бланш всё равно улыбалась, когда мы вместе вышли на террасу, навстречу женихам и гостям, ждавшим у подножия лестницы.

В былые времена мужчинам нередко приходилось похищать своих возлюбленных, если не удавалось договориться с кланом, к которому они принадлежали, или просто со строптивыми родственниками. Если же девушка отвергала претендента на её руку и сердце, он добивался её расположения, совершая различные подвиги. Я всегда думала, что не пришла бы в восторг, если б отвергнутый жених приволок мне десяток отрубленных голов поверженных им чудищ; но, как бы там ни было, сейчас, в нашу цивилизованную эпоху, мы отдавали дань уважения предкам, шутливо обыгрывая старые традиции. Я видела атласные ленты, обвивавшие стволы яблонь и лежавшие на гравийной дорожке, разрубленные чьей-то безжалостной шпагой: на пути к нашему дому Джону и Тому пришлось преодолевать аллею, затянутую этими насмешливыми препятствиями, словно паутиной. Следом их должен был встретить отец, с суровым видом заставив каждого отгадать по три загадки — щадящая замена победы над злобными монстрами. Теперь папа, стоя у нижней ступени террасы, держал под уздцы Ветра и кобылку Бланш, а наши женихи верхом на своих конях, отделённые от террасы вереницей гостей, ждали, когда начнётся последнее испытание, предшествовавшее поездке в храм.

Ясное небо отражалось в водах пруда лазурными бликами, ласковое солнце наступившего лета золотило зелень травы, пока ещё молодую и нежную. Джон молодцевато гарцевал на буланом жеребце, при виде Бланш просияв, казалось, ярче солнца; Том следил за тем, как я спускаюсь, с сумрачной обречённостью. Впрочем, может, её замечала только я, знавшая, как всё обстоит на самом деле. Другие, должно быть, истолковывали странное выражение его лица обычным волнением.

И снова — так иронично: та летняя безмятежность, что царит вокруг, щедрый дар самой природы… в то время как для нашей свадьбы определённо больше подошло бы то бурное утро, о котором пелось у Шуберта.

Когда отец помог мне взобраться в седло — в таком платье сделать это самостоятельно я точно не сумела бы, — я выхватила из череды лиц вокруг те, что были мне знакомы лучше других. Вот Эмили промокает глаза платком, вот Элизабет, уже вполне оправившаяся от нападения вампира, смотрит на меня с непривычной мягкостью: она ещё два дня назад нежданно пожаловала в Грейфилд, чтобы поблагодарить меня за попытку спасения её скромной персоны из вампирских лап. Вот лицо Рэйчел — печальное, и мистера Хэтчера — спокойное. Гэбриэла, конечно, нет: отец вопреки всем матушкиным протестам выслал ему приглашение — счёл, что это самая скромная благодарность, которую можно выказать человеку, дважды спасшему жизнь одной из невест, — но я знала, что если он и появится, то значительно позже. А вот непроницаемый лик лорда Чейнза: граф снова в чёрном, и ветер слегка треплет его тёмные, посеребренные сединой кудри. Лорд Чейнз никогда не приглаживал волосы помадой, позволяя им свободно ниспадать до плеч. Насколько я знала, маги редко стригли волосы и не забирали в хвост… по крайней мере, на публике. Своеобразный знак, по которому можно было отличить тех, кто одарён магической печатью, от простых смертных.

Довольны ли вы, милорд? Довольны тем, что всё идёт, как вы и планировали, и я всё же спасаю вашего сына — ценой той свободы и того брака по любви, о которых вы некогда отзывались с таким пренебрежением? Впрочем, вы ведь не можете знать, чем я пожертвовала ради того, чтобы быть сейчас здесь.

«И с злобною улыбкой на рыбок он смотрел»…

Почему в моей голове снова крутится Шуберт?

— И последнее испытание предстоит преодолеть вам, — повернувшись к будущим зятьям, произнёс отец со столь тщательно отмеренным пафосом, что я могла бы подумать, будто он долго репетировал эту фразу. — Коль сумеете догнать тех, за кем явились, поведёте их к алтарю.

Я сорвала Ветра с места, не дожидаясь официального позволения, должного последовать за этими словами. Просто потому, что вдруг осознала, насколько мне это необходимо: снова почувствовать ветер на лице.

Последним испытанием были так называемые «скачки за невестой». В старые времена гости делились на два лагеря и затевали шутливую потасовку, в то время как один из родичей невесты пытался на своём коне увезти её прочь. Жених с друзьями обязаны были победить «врагов», после чего кинуться в погоню за беглянкой и триумфально вернуть её обратно на свадебный пир. Сейчас, конечно же, не осталось потасовки, скачки устраивали до пира, а невеста уезжала сама, и обычно недалеко. Учитывая, какими шили эти свадебные платья — бесполезные, как и почти всё красивое, — и скромные способности иных девушек в верховой езде, иначе быть и не могло. Бланш оказалась типичным тому подтверждением: я моментально оставила её далеко позади, и Джону наверняка стоило немалого труда подобрать коню такой аллюр, чтобы не нагнать её прямо во дворе.

Я не осадила Ветра, даже когда Грейфилд остался позади, и передо мной во все стороны расползлись вересковые поля. Лишь зажмурилась на солнце, с изгибом дороги забившим прямо в глаза. Говорят, солнце в день свадьбы предвещает счастливую семейную жизнь… Я горько усмехнулась, слушая, как звенят железные колокольчики, вплетённые в гриву Ветра — защита от фейри и злых духов; непривычно пышная юбка вызывала смутное ощущение, будто я вот-вот выпаду из седла. Забавно было бы и правда упасть. Упасть и свернуть себе шею. Разом избавилась бы и от страданий, и от приближающейся ночи, и от грядущего презрения Гэбриэла. А в том, что очень скоро мне предстоит сполна хлебнуть этого презрения, я не сомневалась. Ведь я не забыла и не смогла бы забыть ещё одно видение из шара баньши.

Того, где мы с ним танцуем, и он — соломенный принц.

Достигнув перекрёстка, я всё же остановилась. Глядя на дорогу — ту самую, по которой я так часто ездила к Хепберн-парку, — впервые за весь день снова ощутила ту боль, что за минувшую неделю успела стать частью меня.

И слышала, как сзади приближается звон других колокольчиков и топот копыт другого коня.

Они стихли, поравнявшись со мной.

— Ещё не поздно, — тихо произнёс Том.