Теофил Норт - Торнтон Уайлдер

В гостиную на первом этаже мы вошли вместе.

— Долго вас не было, — сказала миссис Крэнстон. — Миссис Грант рассказала мне, как все кончилось… Вы сотворили ваше последнее чудо, доктор Норт.

— Я провожу вас до дома, дружище, — сказал Генри.

Я попрощался с дамами. Когда я был в дверях, миссис Крэнстон меня окликнула:

— Мистер Норт, вы забыли конверт.

Я вернулся и взял его. И с поклоном сказал:

— Спасибо вам, милостивые государыни.

По дороге домой, воспрянув духом благодаря доброму приятелю Генри и тому, что у меня появился новый друг — Эдвина, я вспомнил одну свою теорию, которую долго и с удовольствием проверял на практике, — теорию «Созвездий»: у человека должно быть три друга-мужчины старше его, три — примерно его возраста и три — младше. У него должно быть три старших друга-женщины, три — его лет и три — моложе. Этих дважды девять друзей я называю его Созвездием.

У женщины тоже должно быть свое Созвездие.

Дружба эта не имеет ничего общего со страстной любовью. Любовь-страсть — чудесное чувство, но у нее свои законы и свои пути. Ничего общего не имеют с этой дружбой и семейные связи, у которых свои законы и свои пути.

Редко (а может быть, и никогда) все эти восемнадцать вакансий бывают заполнены одновременно. Остаются пустые места; у некоторых многие годы — или всю жизнь — бывает лишь один старший или младший друг, а то и ни одного.

Зато какое глубокое удовлетворение мы испытываем, когда заполняется пробел, как в тот вечер — Эдвиной. («И я возликовал, как Звездочет, когда на круг свой выйдет новая планета»[103].) За эти месяцы в Ньюпорте я приобрел одного надежного старшего друга — Билла Уэнтворта; двух друзей моего возраста: Генри и Бодо; двух молодых друзей: Мино и Галопа; двух старших друзей-женщин: миссис Крэнстон и (хотя виделись мы редко) синьору Матера; двоих примерно моего возраста: Эдвину и Персис; двух младших: Элоизу и Элспет.

Но нельзя забывать, что мы сами принадлежим к чужим Созвездиям и это частично возмещает неполноту наших. Я, несомненно, был младшим другом, необходимым доктору Босворту, хотя такой эгоцентрик никак не мог удовлетворить мою потребность в старшем друге. От прежнего «Рипа» Ванвинкля и даже от Джорджа Грэнберри остались только тени (проба — смех; запасы смеха в них иссякли или стали мертвым грузом). Надеюсь, что я был старшим другом в Созвездии Чарльза Фенвика, но он мучительно пытался дорасти до своего возраста, и эта борьба мало что оставляла для свободного обмена дружбой.

Конечно, это весьма причудливая теория; не надо принимать ее слишком буквально, но и не стоит отвергать с порога…

В конце лета я встретил в казино Галопа. Как всегда, мы чинно обменялись рукопожатиями.

— Галоп, есть у тебя минута присесть со мной вот тут на галерее?

— Да, мистер Норт.

— Как поживает твоя семья?

— Очень хорошо.

— Когда сестра и мама уезжают в Европу?

— Послезавтра.

— Передай, пожалуйста, что я им желаю счастливого пути.

— Передам.

Приятное молчание.

— Ты уже не заканчиваешь каждую фразу «сэром», а?

Он поглядел на меня с выражением, которое я не раз наблюдал у него и определил как «внутреннюю улыбку».

— Я сказал отцу, что американские мальчики называют отца «папой».

— Неужели сказал? Он очень рассердился?

— Он поднял руки вверх и сказал, что мир трещит по всем швам… С утра я первый раз называю его «сэр», а потом больше — папой.

— Ему это еще понравится.

Приятное молчание.

— Ты решил, кем ты хочешь быть?

— Я буду врачом… Как вы думаете, мистер Норт, доктор Боско еще будет учить, когда я поступлю в университет?

— А почему бы и нет? Он совсем не старый. А ты способный ученик. Через класс или два перескочишь. Я знаю студента, который недавно кончил Гарвард в девятнадцать лег… Так ты хочешь стать нейрохирургом, а?..

Что ж, это одна из самых трудных профессий на свете — тяжелая физически, тяжелая умственно, тяжелая для души… Домой приходишь ночью, усталый, после четырех- или пятичасовой операции — да и не одной! — на волоске от смерти…

Женись на спокойной девушке. Чтобы она смеялась не вслух, а про себя, как смеешься ты… У многих знаменитых нейрохирургов есть побочные увлечения, чтобы забыться, когда ноша становится непосильной, — вроде музыки или собирания книг по истории медицины…

Многим знаменитым хирургам приходилось возводить стену между собой и пациентами. Чтобы свое сердце уберечь. Постарайся не делать этого. Когда говоришь с пациентом, держись к нему поближе. Потрепи его по плечу и улыбнись. Вам ведь вместе идти долиной смертной тени — понимаешь, что я хочу сказать?..

Великий Доктор Костоправ часто… Тебя не обидит такое прозвище?

— Нет.

— Великий Костоправ часто бывает склонен замкнуться в себе. Чтобы сберечь энергию. Становится слишком властным или чудаковатым — верный признак одиночества. Подбери себе друзей — мужчин и женщин, разного возраста. Ты не сможешь уделять им много времени, но это не важно. Ближайший друг доктора Боско живет во Франции. Они видятся раз в три-четыре года, на конференциях. Сбегают и заказывают где-нибудь роскошный ужин. Великие хирурги часто — великие гурманы. А через полчаса оказывается, что они уже хохочут… Ну, мне пора идти.

Мы чинно обменялись рукопожатиями.

— Всего хорошего, Галоп.

— И вам тоже, мистер Норт.

Эту главу можно было бы назвать «Девять фронтонов — часть вторая», но удобнее оказалось поместить ее среди последних глав. Поэтому она выпадает из хронологической последовательности. События, о которых будет речь, произошли после поездки с доктором Босвортом и Персис в «Уайтхолл» епископа Беркли (когда я объяснил, что Бодо — не охотник за приданым, а сам — приданое) и перед моим последним посещением «Девяти фронтонов» (и грозным ультиматумом миссис Босворт: «Папа, либо это чудовище покинет дом, либо я!»).

Я еще не нашел квартиры. Я пока живу в ХАМЛ.

По понедельникам вечера у меня были свободны. Как-то в понедельник, поужинав в городе, я часов в восемь вернулся в «X». Дежурный подал мне письмо, которое лежало в моем ящике. Тут же, возле конторки, я открыл и прочел его. «Уважаемый мистер Норт, я часто катаюсь по вечерам. Мне бы хотелось, чтобы завтра вечером Вы составили мне компанию — если не слишком устанете после чтения с дедушкой. Ваш велосипед можно положить на заднее сиденье, а потом я отвезу Вас домой. У меня к Вам неотложный разговор. Отвечать на это письмо не надо. После занятий я буду ждать Вас у двери „Девяти фронтонов“. Ваша Персис Теннисон». Я сунул письмо в карман и направился было наверх, но дежурный меня остановил: