Московский бенефис - Леонид Влодавец

В действиях Кармелы спешка и суета почти не чувствовались. Она торопилась, но поспешала медленно. Что торопило ее, я не очень понимал. Ребята, которых она «замочила», были явно вне игры, а те, кто мог бы заинтересоваться их отсутствием, сделают это еще не скоро. Однако, несмотря на то, что внешне она выглядела спокойно и уверенно, почувствовать ее желание поскорее смыться с этого неприятного места я смог.

Она вытолкнула меня из коровника, под полом которого уже разгорался нешуточный пожар, и приказала:

— Берись за ноги и волоки их в люк!

Команда касалась жмуриков, вповалку лежавших у стеночки. От ребят пованивало не только кровью. Пара-тройка от удара пуль непроизвольно опорожнила кишечник в штаны, и я с трудом обнаруживал места, за которые можно было бы ухватиться. Внутренне я посочувствовал концлагерным зекам, которые подобным же образом таскали своих коллег в печку, но все-таки нашел, что у меня есть кое-какие преимущества. Мне можно было не поднимать труп на руки, а достаточно было доволочь его до дыры и спихнуть вниз. Кармела, как профессиональная эсэсовка, стояла с автоматом на изготовку неподалеку от выхода, и я все время находился у нее на прицеле. Она не подгоняла меня, не орала: «Shcneller! Shcneller!», но по тому, как она время от времени недовольно вздыхала, можно было догадаться, что темп моей работы ей не очень нравится. Возможно, я работал бы быстрее, если б имел полную уверенность, что не отправлюсь следом за этими стокилограммовыми бедняжками. Всего их было шесть штук. Когда я спихнул в люк последнего, первый уже начал гореть вовсю, и знакомый запашок вдохновил меня поскорее выскочить из коровника. Местами уже горели доски, и мне не хотелось, чтоб они подо мной подломились.

— Спокойно иди к «уазику», — велела Таня. Из этого надо было сделать вывод, что бежать бегом и лезть, допустим, на подножку «ЗИЛа» не следует. Пожар достаточно хорошо высвечивал меня, и я не мечтал о самоубийстве, а потому дошел до «уазика» живым и здоровым.

— На! — строго сказала Кармела, подавая мне наручники. — Правый браслет надень и защелкни. Молодец. Продень левый через дугу тента и защелкни на дуге. Вот так, отлично!

Итак, я получил первое серьезное послабление. Кармела позволила мне держать на свободе левую руку. Теперь я мог в случае необходимости самостоятельно расстегнуть штаны и справить любую надобность недалеко от колеса вездехода.

Это было довольно высокое доверие. В ногах у меня лежали ящики со взрывчаткой, канистры с бензином, а в кармане штанов — сигареты и зажигалка «Criket». Если б я очень захотел, то мог бы попытаться устроить самосожжение, от которого не поздоровилось бы и Кармеле. Но она, должно быть, уже поняла, что я очень хочу жить, а потому на самоубийственные мероприятия не пойду. Правда, довольно близко от меня находился и скрипичный футляр с запакованным «винторезом», но я не был наивным человеком, чтобы попытаться открыть его за спиной хозяйки. Уж это-то точно было бы самоубийством.

Таня села за руль, повернула «УАЗ» левым бортом к ныне бесхозному грузовику и дала из автомата короткую очередь по бензобаку, метров так с пятнадцати-двадцати. А потом рванула с места — куда-то в ночь, в неведомую даль… За ее спиной осталось уже четырнадцать покойников.

ПРИЮТ НА НОЧКУ Горящий грузовик и пылающий коровник дали неплохое зарево, заметное еще долго после того, как Кармела увезла меня на несколько километров прочь от этого места. Нельзя сказать, чтобы она гнала «уазик» с бешеной скоростью — советские машины, таких скоростей просто не выжимают, — но все, на что эта драндулетка была способна, из нее выжали. Не знаю, как там народ ездит на «Кэмел трофи», но, думается, у нас было не хуже.

Промчавшись через неживую деревушку, Кармела вывернула баранку прямо на неезженный луг, подпрыгивая на кочках, проскочила его, и, не сбавляя газ, влетела в неглубокую, с пологими берегами речку. Гравий зашуршал под колесами, вода заклокотала под днищем, но Таня, видимо, хорошо зная, что мотор не заглохнет, покатила не поперек дороги, а вдоль, то есть пользуясь «уазиком» как катером. В темноте я не мог разобрать, едем мы вверх или вниз по течению, но берега вроде бы расходились в стороны. Справа показалось нечто вроде прогалины, спускавшейся к воде, и Кармела во второй передаче выехала из речки, направив колеса «уазика» куда-то в глубь леса.

Эта просека была очень похожа на те, по которым мы петляли, добираясь до «лежки» ныне покойного Джека. Однако теперь командовала Танечка, и я понятия не имел, где завершится наше путешествие. Несколько раз мы вкатывались в грязнющие лужи, брызги обдавали стекло, меня дергало за правую кисть, подвешенную к потолку. Но теперь я мог хотя бы немного придерживаться левой, поэтому не так мучился «на дыбе», как в первый раз. Сколько поворотов Таня сделала на первый раз, я не считал. Наконец под колесами зашелестел асфальт. Кармела выбралась из леса на некую магистраль межколхозного значения, и на спидометре «уазика» стрелка заплясала на цифре «90».

Дорога была пуста, встречных не попадалось, сзади тоже никто не обгонял. Километровые столбы показывали двузначные отметки, но от какой точки они отсчитывались, понять было невозможно. Мы проехали через какую-то сонную деревеньку, но на сей раз, видимо, жилую, ибо в ней даже светилась пара окон и фонарь на П-образном столбе.

— Куда гонишь? — рискнул я поинтересоваться.

— На кудыкину гору, воровать помидоры… — лениво отозвалась Кармела. — Куда едем, туда приедем…

И, чуть сбросив газ, она круто свернула на очередной проселок. Я несколько раз непечатно выразился, потому что ухабы на данной трассе оказались просто чудовищные. Канистры, ящик с тротиловыми шашками, скрипка с «винторезом» в футляре, сумка, куда Кармела, кажется, положила гранаты, — все это подскакивало и подпрыгивало, угрожая мне отдавить пальцы, а то и всю ступню. Головой я едва не попадал в дугу тента, к которой был прикован, и, будь у драндулета не брезентовая, а металлическая крыша, шишек набил бы несчитанное количество.

Минули какой-то мост, а может быть, насыпь, под которой журчало нечто жидкое. Дальше поехали медленнее, переваливаясь с боку на бок, мимо каких-то кустов. По обе стороны от машины показалось поле, засеянное картофелем, а впереди засветились огоньки. К ним-то Татьяна и порулила.

Когда-то это была, вероятно, колхозная ферма, но по ходу приватизации ее велено было превратить в частную. А потому неподалеку от свинарника — это можно было по духану понять — соорудили некий жилой объект в двух уровнях, с гаражом и заборчиком.

Светился фонарь на столбе перед воротами и окно верхнего этажа.

— Не спит, — с удовлетворением сказала Кармела и нажала на звуковой сигнал. Получились довольно складные бибики, в ритме боевого прихлопа спартаковских болельщиков: «Та! Та! Та-та-та! Та-та-та-та! „Спартак“!»

Из-за забора разом отозвалось несколько басистых собачьих глоток. Гвардейские восточно-европейские овчарки особого дружелюбия не проявляли. Сколько их там всего — догадаться было трудно, а проверять не хотелось. Как видно, товарищ фермер, кулацкая морда, любил безопасность и не хотел особо рисковать. Свет в окне второго этажа тут же погас. Это подтверждало предыдущий вывод. Товарищ не хотел повторять известную ошибку Кости Разводного и высвечиваться на балконе. Правда, я уже понимал, что Кармела приехала сюда не для упражнений в стрельбе по окнам, иначе зачем ей сигналить о своем прибытии?