История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

После того как были арестованы в Петербурге вожаки волновавшихся казаков, назначен был суд над казаками. С этой целью была образована военно-судная комиссия при Вятском мушкатерском полку 27 января 1797 года из презуса, командира полка генерал-майора Михайлова, ассесоров – майоров того же полка Казаринова, Балла и Гвоздева, а от Черноморского вой-ска – Григорьевского, Бурсака, капитана Кифы и аудитора поручика Похитонова, вскоре, впрочем, заявившего о невозможности исполнять обязанности по болезни. Но расследование дела началось далеко раньше, еще в Петербурге. 14 октября 1797 года Котляревский дал письменное возражение «против несправедливых ответов бунтовщиков на пункты Дикуна, Шмалька, Собакаря, Полового и пр.».

Дикун, Шмалько, Собакарь и Половой показали, что неповиновений против Вой-скового Правительства и атамана они не делали; что Дикун и др. действительно подали просьбу атаману, но удовлетворения не получили и разошлись по куреням, но потом 6 августа их выгнали за город в присутствии вооруженных команд; что никого из старшин они не били, к бунту не призывали и за городом никто из других казаков к ним не присоединялся. Но атаман Котляревский, выгнавший казаков из города и уехавший в Устьлабинскую крепость, написал с дороги полковнику Высочину и войсковому судье, чтобы они собрали с кордонов команду и велели ей перевязать казаков, а в случае бегства последних стрелять из пушек; письмо это действительно перехватили казаки и с своей просьбой послали инспектору. Убить Котляревского никто не хотел и намерения не имел. Когда приехал в Екатеринодар инспектор кавалерийских полков Пузыревский, то они ему заявили, что их выгнали из города, и подали ему просьбу. Котляревский при инспекторе предъявил казакам записку о выборе Высочина и других и сказал, что если эти лица им неугодны, то они могут избрать других, что они и сделали; стоящих на кордонах старшин и куренных атаманов они не переменяли. Против регулярных войск никаких угроз не делали, не кричали, что не желают Котляревского допустить в атаманы, а депутатами они выбраны по приказанию инспектора для подачи просьбы об обидах государю, и очень может быть, что всего этого не делали четыре лица, хотя они и стояли во главе движения.

Остальные девять депутатов – казаки, не бывшие в персидским походе, отозвались незнанием обстоятельств дела, так как не были в то время в городе.

Таковы были показания избранных премудрой хитростью депутатов. К ним казаки прибавили те претензии служивших в Персии, которые изложены были в прошении, т.е. относительно вычета платы за провоз вещей, удержания части жалованья, невыдачи заработанных у казны денег, провианта, винной порции и пр.

С своей стороны казаки, не участвовавшие в походе в Персию, сделали ряд следующих заявлений.

Около тысячи человек, служивших во время последней турецкой войны в сухопутных войсках и флотилии, не получили от Чепиги и Головатого ни жалованья, ни морской порции.

Несмотря на жалованную грамоту царицы о предоставлении земли всему войску для поселения, Чепига и Головатый отняли пустующие места у казаков и предоставили их штаб и обер-офицерам.

Рядовому казачеству воспрещено рубить лес, а старшины рубят его и строят мельницы и дома.

С рыбных ловель собирается до 40 000 р. в год пошлины по р. Протоке, а по остальным местам берут рыбой, что тяжело для казаков.

С добываемой соли взимают пятую долю, большой для казака налог.

Виноградные и хлебные вина отданы на откуп по рублю с ведра Яншину, но куда девались эти деньги – войску неизвестно.

Перед отъездом в Москву на коронацию Котляревский приказал согнать часть жителей с занятых ими удобных мест и поселить в городе Екатеринотаре, Тамани и Ейске.

Выданные казной в пособие вдовам и сиротам, при переселении из-за Буга на Кубань, 30 000 руб. не розданы.

Не отдано также казакам 16 000 р. за починку судов.

С особой силой и обстоятельностью претензии казаков были изложены впоследствии в 29 пунктах прошения казаков Заколоденка и Волги, поданного на Высочайшее имя июня 1799 года.

Интересна судьба этого прошения. Не надеясь на справедливость суда, в состав которого вошли трое старшин Черноморского войска, казак Каневского куреня Симеон Волга, «испросивши, – по выражению Котляревского, – обманным образом» у него 19 мая 1799 года билет на себя и работника с тремя подводами и верховой лошадью, до города Георгиевска «под видом продажи рыбы», подал это прошение через Ставропольскую почтовую контору, о чем сообщил Котляревскому сотник Черкащенко, бывший случайно в Ставрополе. Упоминая об этом случае в своем донесении генералу фон Кноррингу 2‑му, Котляревский прошение называет писанным «от не благомыслящего общества». Очевидно, совершено естественному и законному поступку казака Волги войсковой атаман придал характер политического преступления.

Как видно из рапорта есаула Кухаренка Котляревскому, случай с казаком Волгой вызвал особое распоряжение войскового атамана по этому поводу. Секретным ордером от 4 июля окружным правлениям Котлярсвский учредил «из благомыслящих старшин и казаков денные и ночные пикеты и разъезды», которые обязаны были по всей границе на переправах и проселочных дорогах осматривать у проезжающих, нет ли у них «представлений и сомнительных бумаг от бунтовщиков к Высочайшему двору». Казаки и сам Кухаренко просили Котляревского освободить население «от этой службы для приготовления себя к походу».

В делах не осталось следов от полицейского распоряжения атамана, но прошение Волги, случай с ним и предпринятая войсковым атаманом мера ярко характеризуют положение сторон – обиженных рядовых казаков и виновной старшины. Между тем, как первым воспрещалось даже подавать жалобы, вторые позволяли себе предпринимать репрессивные меры, чтобы устранить подаваемые на Высочайшее имя жалобы, изобличавшие грехи старшин.

Основные пункты претензий казаков на правящую старшину, изложенные сжато в прошении Волги и Заколоденка, проведены хронологически, начиная с восстановления бывшего Запорожского войска и оканчивая поселением его в Черномории и персидским бунтом. «Много обиженными находимся», пишут казаки, «от господ командиров войска».

Конным казакам командиры не давали во время войны с турками в 1788 году «ни одному жалованья и фуражных денег»; то же было и во флотилии; «в пехотных же полках иному казаку за два года, а иному и за три жалованья не давалось».

При водворении на пожалованной земле казаки служили по пограничной линии «на собственных лошадях и провианте», жалованья получали около 4 рублей и менее, но никто не получал положенных 12 рублей.

Казакам, служившим во флотилии, было отпущено 120 волов для продовольствия, они же получили только 20, «а последними командиры между собой поделились».

По окончании войны с турками казаки на собственных фурах перевезли от Днепра в крепость Одессу семь тысяч четвертей вой-скового провианта; но они не только не получили провианта, но и платы за провоз, а «господа командиры» ухитрились потом казачий провиант казакам же продать.

В лагерях у Березани также накопилось 1800 четвертей казачьего провианта, но командиры его продали и деньги удержали у себя.