Люби меня до смерти - Эллисон Бреннан

– Шон, – прошептала она, не уверенная в том, действительно ли что-то сказала вслух или просто подумала. И решила не думать ни о чем, решила лишь ощущать, как он придерживает ее за бедра, не давая двигаться.

– Люси, ты сводишь меня с ума.

– Как?

– Открой глаза.

Она не хотела открывать глаза, не хотела нарушать то волшебство, когда ей не нужно было видеть, не нужно было думать, только чувствовать. Она хотела лишь ощущать Шона на себе, внутри себя и рядом с собой.

Он коснулся ладонью ее щеки.

– Люси…

Кинкейд нехотя посмотрела на него в темноте. Как оказалось, в комнате царила не полная темнота, и она отчетливо увидела его в свете фонарей, пробивающемся сквозь закрытые жалюзи. Очертания его квадратной челюсти были такими же решительными, как всегда, но в его глазах сквозила такая энергия и такое желание, что она не могла отвести взгляд.

Шон отнял руку от ее бедра и сжал обе ладони женщины в своих, затем притянул их к изголовью кровати, заставив Люси лечь себе на грудь. Затем приподнялся и поцеловал ее, и она почувствовала влажность его кожи и твердость наполненных страстью мышц.

Люси ощущала дрожь глубоко внутри своего тела, и Шон застонал, не выпуская ладони возлюбленной из рук. Не отрывая от него взгляда, она медленной волной качнула бедра вперед, затем назад, чувствуя, как возвращается к ней недавнее чувство полного блаженства. Неужели такое возможно? Она не знала и не хотела думать об этом, благодарная судьбе за то, что ее тело было готово вот-вот взорваться от удовольствия.

Детектив отпустил ее руки и сжал ягодицы Люси, останавливая ее движения на себе. Мисс Кинкейд не хотела сидеть неподвижно, движения наполняли женщину непередаваемыми ощущениями, она вся дрожала от наслаждения. Вновь качнулась вперед, чувствуя жар тела Шона под собой.

Мужчина прошептал:

– Меня так надолго не хватит.

Она остановилась, но ее мышцы вновь самопроизвольно напряглись, и он с шумом втянул воздух.

– Мне кажется… – прошептала Люси.

– Что?

Ее вновь накрыла волна.

Она приподняла бедра, едва не выпустив любимого из себя, и снова опустилась на него. Ахнула, чувствуя одновременно счастье и оцепенение, и Шон снова вошел глубоко внутрь. Он крепко обнял ее руками за талию, прижимая к себе, и его оргазм слился с ее оргазмом.

Люси мгновенно расслабилась и, обессиленная, упала на Шона.

Мужчина не хотел двигать ни единой мышцей. Подруга безвольно лежала на нем, на ее лице блуждала счастливая улыбка. Он коснулся уголка ее рта, и Люси в ответ поцеловала его палец.

– Мм… – только и смогла произнести она.

Роган поцеловал ее, затем мягко переложил на бок рядом с собой.

– Только не уходи.

– Я не могу сдвинуться с места.

– Хорошо.

Спустя мгновение он, голый, забрался обратно под одеяло, и Люси крепко прижалась к нему. Ее дыхание уже стало размеренным и ровным, и он обнял женщину, поцеловал ее щеку, шею, ухо и поклялся никогда не оставлять ее одну.

Солнце еще не встало. Я вижу, как снег падает на землю за моим окном, и поднимаюсь из своей теплой постели.

Я спокоен. Я всегда спокоен, когда заканчиваю один цикл и начинаю новый. Хотя сегодняшним утром я не столь доволен, и я думаю об этом в душе.

Одна из причин заключается в том, что у женщины, которую я воспитываю в настоящее время, есть реальный потенциал. Она хорошо учится слушать меня. Было б у меня больше времени, я обязательно вернул бы ее в состояние, предназначенное ей Всевышним.

Но Люси Кинкейд украла мое время. Я не могу изгнать ее из своих мыслей и ночных кошмаров. Я должен обучить ее. Она хуже всех готова к учебе. Она не признает ничего и никого. Я вижу это в ее глазах и походке. Я наблюдаю за ней уже несколько недель и никогда не выбрал бы ее себе в ученицы.

Но решение не всегда принадлежит мне. Здесь задействованы силы более высокого порядка. Кто я такой, чтобы оспаривать их волю? Она сама пробралась в мою жизнь, когда пыталась отправить меня обратно в тюрьму. Она перешла границы дозволенного, если, конечно, эта самка вообще имеет какое-то представление о границах.

Она станет для меня непростым заданием, настоящим испытанием. Но Всевышний не дает нам ношу тяжелее той, что мы можем вынести. Она всего лишь женщина, и я смогу сломать ее.

Готовлю себе завтрак и ем его с восходом солнца, хотя из-за темно-серых облаков замечаю лишь небольшой переход от темноты к меньшей темноте. Остатки завтрака кладу в миску.

Пересекаю кухню, ступая по ее изношенному линолеуму, и спускаюсь в подвал, как делаю каждое утро. Самка лежит в углу клетки, прикрытая лишь шерстяным одеялом, которое я ей великодушно предоставил.

Она смотрит на меня, но ничего не видно в ее глазах. Ни страха. Ни зла. Ни души.

Я сломал ее.

Ставлю миску на пол клетки, чтобы проверить, не ошибаюсь ли я. Она не двигается, не ползет к еде, хотя нос ее и подергивается, как у кошки. Она чувствует запах еды и хочет есть.

Но она ждет.

– Ты можешь поесть, – разрешаю я.

Она медленно ползет по глиняному полу подвала. В углу за ней остается пятно крови, напоминающее о вчерашнем наказании. Я дал ей мазь и чистое полотенце – не хочу, чтобы она подцепила какую-то инфекцию. Я же человек, в конце концов.

Наполняю миску водой и оставляю ее наедине с едой.

Ее реакция должна была удовлетворить меня, но я недоволен. Она сломалась гораздо быстрее остальных. Может быть, это уловка?

Я мог бы передать ее другому, кто по достоинству оценит то время, что я потратил на то, чтобы обучить ее и превратить в нормальную, послушную женщину. Но я не доверяю ей. В конце концов, они все отворачиваются от Истины.

Она хныкает и ест.

Я вздыхаю. Это уже не важно. Все равно она скоро умрет. У меня нет времени на то, чтобы закончить ее обучение. Их надо сначала ломать, а потом собирать заново, превращая в то, чем они должны являться.

Разворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице. Пришло время готовиться к новой самке.

Давно уже никакое дело так не выводило Ноя из себя.

Фрэн Бакли отказывалась говорить, а ее адвокат, Кларк Ягер, играл в юридические заморочки, чтобы не допустить к ней Армстронга. Он даже угрожал достать на свет божий дело Люси Кинкейд и использовать ее историю как часть своей защиты. Абсолютно не важно, было ли что-то полезное в том деле. Тот факт, что оно могло быть открыто и использовано в уголовном процессе, повышал шансы на то, что история Кинкейд станет достоянием общественности.