На стороне ребенка - Франсуаза Дольто

Именно ожидание, отказ в немедленном удовлетворении его желаний позволяют маленькому ребенку почувствовать, что он существует; этим путем субъект превращается в индивидуума, сперва телесно, потом психически.

Когда мать вечером приходит за своим малышом в ясли, ей следовало бы не набрасываться на него с поцелуями, а прежде всего заговорить с ним. Я часто объясняла это женщинам. От матери это требует определенных волевых усилий и некоторой подготовки. Семь-восемь часов работы в разлуке с ребенком – это тяжело. Вначале матерям, изо дня в день оторванным от своих малышей, бывает трудно: они сразу же узнают своего среди других ясельных детей – вот он, их маленький! – и хотят доказать ему свою нежность крепкими объятиями. Но ребенок таращит глаза, он в ужасе, он вопит, потому что не понимает, кто его целует. Ему нужно время, чтобы узнать запах матери, ее голос, ее ритмы. Поэтому матери следует повременить с поцелуями; пускай оденет его, поговорит с ним, поговорит с нянечкой, потом поведет его домой. И только там, в домашней обстановке, он узнает себя, маму и всех домочадцев; вот тогда, если хочет, она может устроить праздник поцелуев и объятий. Но если она начинает его целовать и обнимать раньше – она подвергает ребенка стрессу: по утрам он испытывает стресс из-за того, что его отрывают от матери, по вечерам – из-за ее жестоких и нетерпеливых ласк. Чтобы меньше страдать, чувствительные дети иногда делаются внешне безучастными. Они позволяют обращаться с собой, как с вещью, но через несколько месяцев у них намечается задержка речевого и психомоторного развития. Язык речи и язык психомоторики – это коды, устанавливаемые совместно с теми, кого ребенок избрал и отличил, а не с кем попало, и не в один прием, а постепенно; нелишне будет, чтобы мать словами подготовила ребенка к контакту с новым человеком, которого она считает своим другом и которому доверяет заботу о своем малыше. Когда мать, желая облегчить ребенку переход от дома к новой обстановке, на несколько часов остается рядом с ним в яслях, это ни к чему не приводит; нужно, чтобы она при помощи слов и поступков установила связь между ним и другими детьми, между ним и нянечками, а не только между ним домашним и ясельным… Если мама заходит вместе с малышом в ясли – а в некоторых яслях это предусмотрено правилами – нужно, чтобы она обращала внимание и на других ребят, как будто она одна из нянечек, и ей не следует уходить, пока другая нянечка не переоденет и не покормит его при ней. Вот тогда она объяснит ребенку, что ей надо идти на работу и что она полностью доверяет персоналу, который будет о нем заботиться. И теперь, даже если ребенок плачет, о его будущем можно не беспокоиться. Наоборот, он «проснется» (т. е. будет развиваться) быстрей, чем другой ребенок, который до двух лет остается при матери и не общается с другими детьми и взрослыми. Не нужно смешивать огорчения, связанные с временным, предвиденным и объясненным ребенку расставанием, и повторяющуюся изо дня в день брутальную, насильственную разлуку его с матерью. Оторвать его от матери – то же самое, что объяснить ему на словах, что люди – насильники, похитители, а коли так, у него не будет никакого желания с ними общаться: чем больше он уподобляется «вещи», тем меньше ему приходится страдать; чем меньше он говорит, беря пример с кошки или собаки, тем меньше опасностей ему грозит. Но в этом случае у ребенка не развивается ни речь, которая помогла бы ему высказать его желания, ни психомоторика, проявляющаяся в форме значимой, рассчитанной на контакт и на отклик мимики, выражений лица и выразительных жестов.

Из педиатрических исследований, появившихся за последние тридцать – сорок лет, следует, что во избежание страданий и неврозов ребенок в раннем возрасте должен любой ценой оставаться в полном симбиозе с матерью.

Ребенок нуждается в том, чтобы мать заботилась о его пропитании – потому что не может прокормиться сам; о его телесной гигиене – иначе он станет жертвой микроорганизмов, несущих инфекцию; следовательно, он нуждается в том, чтобы его мыли и кормили, заботились о внутренних и внешних потребностях его тела, чтобы его телесная целостность не пострадала и чтобы он мог развиваться все дальше и дальше – в согласии с космосом, но и в контакте с матерью (или другим человеком, который его растит). Если в первые дни жизни ребенка им занимаются, сменяя друг друга, разные люди, – ребенок теряет ориентиры, потому что связан с матерью обонянием. Проходит несколько дней, и, хотя обоняние остается таким же значимым – ибо связано с необходимыми функциями детского организма: ребенок распознаёт запах пищи, то есть молока, и запах своих испражнений – но теперь, если мать с ним не разговаривает, ее может заменить кто угодно; он будет воспитываться без слов и не услышит обращенной к нему речи, если у того, кто их произносит, не будет знакомого запаха и знакомой еды: он не поймет, что эта речь обращена к нему, и не будет знать, от кого она исходит и кому предназначена.

Так возникает первый эдипов треугольник, который был заложен еще in utero. Наука непреложно доказала: зародыш слышит только низкие звуки; он не воспринимает голос матери, особенно высокий, зато слышит голоса мужчин, окружающих мать. Звуки, слышные in utero, отличаются от звуков, которые издают взрослые, когда тоненькими голосами заговаривают с младенцем. Зародыш слышит низкие звуки в ответ на что-то вроде его собственного голоса – материнский голос он принимает за свой.

Доктор Томати применяет метод, который называет «акустическими родами»: он дает детям-психотикам слушать в записи голос их матери. Но он не может вызвать у них слуховых воспоминаний об их дородовой жизни, потому что во внутриутробном периоде человек не воспринимает высоких тонов материнского голоса.

Если человек, к которому ребенок-психотик в ходе регулярных терапевтических контактов начинает испытывать доверие, дает ему слушать в записи материнский голос (такой, каким его воспринимал слух новорожденного младенца), ребенок во время сеанса, бывает, словно возвращается к первым дням своей жизни. Этот технический монтаж может приводить к тому, что посредник (врач-терапевт) сливается у ребенка с образом матери и через трансфер (перенос) ребенок фиксируется в таком отношении к врачу. Таким образом он попадает в до– и послеродовую звуковую атмосферу, но эмоционально окрашенную сегодняшним днем. В некоторых случаях ребенок может обрести знакомое, но утраченное чувство тождества с матерью. Правда, использование метода Томати совершенно бесполезно, если у ребенка заранее не установились благоприятные отношения с человеком, который манипулирует магнитофоном. Если первая попавшаяся лаборантка или стажер сядет перед аутичным ребенком и начнет включать ему магнитофон, это ничего не даст.

На мой взгляд, чрезвычайно важно, как встречают рождающегося ребенка в момент перерезания пуповины. Мне внушает сильную тревогу то, что происходит сегодня в наших родильных домах и больницах.

Один психоаналитик, работающий в парижском родильном доме, сказал мне: «Смотреть на это – сущий кошмар: матери совершенно обездвижены и не видят собственных младенцев, не считая тех, кто кормит грудью; но женщин отговаривают от грудного кормления; им говорят: „Гораздо лучше кормить из рожка, это безопаснее, вы можете не заниматься этим сами, рожок может сунуть ребенку кто угодно, вы сохраняете свободу передвижения…” Если отец или кто-нибудь из родственников навещает молодую мать, ребенка приносят на три минуты, от силы на пять, только чтобы показать посетителям, а потом уносят и не позволяют матери оставить его при себе. Пока мать находится в больнице, ребенка она не видит, не ухаживает за ним, он не чувствует материнского запаха; его окружают вопли других новорожденных в детском отделении, а ухаживают за ним оплачиваемые медсестры, и у каждой другой запах, другой голос, другой ритм».