Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк

– «Спасибо! Меня от твоих слов чуть не вырвало!».

– «Пожалуйста! На здоровье!» – удивился Платон.

Как всегда, тут же на колени Платона взгромоздились обе кошки, а к Ксении прыгнул кот.

– «Брысь, козёл!» – прогнала она, невольно оцарапавшего её Тишку.

В этот же момент с колен Платона спрыгнула одна из кошек – самая старшая, мать всех остальных – Юлька.

Она сладко потянулась и пошла за обиженным котом-сыночком. Платон удивился её поведению:

– «Да это ж не тебя позвали!?».

Тут же Ксения объяснила Платону:

– «Так после родов, кот теперь будет опять мать трахать! Прям разврат какой-то!?».

– «Египетский!» – добавил писатель-историк.

Вскоре на кухню пришёл Иннокентий и попросил у отца денег на школу.

Платон удивился новой, большей, чем ранее, сумме, на что отпрыск без тени смущения и сомнения, безапелляционно ответил:

– «Пап, а у нас в школе инфляция!».

Разоружённый такой откровенностью, отец тут же отстегнул искомое для своего находчивого чада – будущего юриста-экономиста, и прошёл в туалет.

Всё ещё смеясь над разговором с Кешей, увлечённый своими мыслями, расслабившийся Платон, садясь на унитаз, непроизвольно издал протяжный звонкий гудок.

Пытаясь хоть как-то выйти из неожиданно прозвучавшей ситуации и реабилитироваться перед домашними, Платон громко попросил:

– «Перезвоните попозже!».

По дикому хохоту Иннокентия и тихим смешкам Ксении Платон понял, что все его сигналы были приняты.

За ужином Ксения неожиданно пожаловалась мужу:

– «Я сегодня купила фаршированные баклажаны в аджике. Такое говно!».

И после минутной паузы неожиданно предложила:

– «На! Ешь!».

А поздно вечером Ксения подсела к рано заснувшему, уставшему ребёнку и осторожно гладя того по волосам, проговорилась мужу:

– Ну, вот! Теперь, когда он спит, с ним можно и по-человечески поговорить!».

Развеселившиеся супруги на этот раз в постель завалились синхронно.

Тут же игривость настроения Платона переместилась ниже…

– «Отстань!» – отмахнулась Ксения нетвёрдой рукою, ещё больше распаляя мужа…

Утром надо было встать раньше, так как предстояла большая и тяжёлая работа – совместная перегрузка товара.

Платон, как и сотни тысяч москвичей, ежедневно пользовался метро.

На этот раз на сиденье, около по обыкновению часто безмятежно дремавшего Платона, плюхнулась грузная дама, задев своими окороками его больной локоть и даже прищемив кожу с внешней стороны его правого бедра, к тому же без тени сомнения грубо заметившая пожилому интеллигенту:

– «Расселся тут!».

В возмущении от так бесцеремонно прерванного сладкого сна, Платон, постепенно просыпаясь и распаляясь, всё-таки не удержался и съязвил:

– «Неужели Вам трудно попасть на место своей… жопой?!».

В ответ удивлённо-возмущённая женщина начала что-то бурчать невразумительное, продолжая работать тазом, втискивая на сиденье теоретически не втискиваемое. Тогда Платон ошарашил её ещё и своим точным выводом:

– «А, понятно! Ваша жопа давно уже потеряла целкость!».

Некоторое время, не нашедшаяся сразу что ответить, невольная его собеседница раздумывала, но потом гневно отпарировала:

– «А, Вы – свою совесть!».

– «Зато Вы её теперь нашли!» – подивился своей находчивости Платон.

Возмущённая, обиженная и оскорблённая попутчица вскоре встала на выход. Платону стало искренне жаль толстушку. Она же не нарочно! И он бросил вслед уходящей:

– «Извините! Я не хотел Вас обидеть!».

Тут же на её место сел довольно грузный мужчина.

Но, к удивлению Платона, он совершенно не коснулся его тела. Более того, между ними на сиденье просматривалась даже щель.

Да! Всё-таки прав я был, по поводу потери той жопой своей целкости! – саркастически и философски подытожил свою молчаливую мысль Платон.

На трамвайной остановке ему встретился, обыкновенно опаздывавший на работу, Иван Гаврилович Гудин.

– «Куда в такую рань нас подняла Надька?! Она у нас не Павлова, а… Зверева!» – высказался обиженно отставной доцент о начальнице.

Уже сидя в трамвае, Платон и Гудин сначала почувствовали, а потом и невольно обратили внимание на девушку, державшую мокрый, сложенный зонт около их ещё не уставших ног. По нему интенсивно стекали увесистые, холодные капельки дождевой воды, попадая на ботинки и брюки невольных созерцателей такого глумления.

И те, не зная, как повежливее и оригинальнее отделаться от этой пакости, не придумали ничего другого, как словами Платона сначала объявить своей жертве-мучительнице:

– «Девушка! У Вас с конца капает!».

А потом уже громким голосом Гудина, желающего уточнить сказанное его незадачливым коллегой и парировать двусмысленность его выражения, невольно добить её:

– «Да нет! Это её зонтик писает!».

А после того, как опозоренная в страхе отшатнулась от старой парочки, Гудин не отстал, добивая её:

– «Девушка! А Вы что так напряглись?! Как будто перед первым посещением гинеколога!».

Лишь осуждающий взгляд пожилых женщин, сидевших поблизости, осадил старика-охальника.

На работе Платон и Гудин встретились с Алексеем и на его «Волге» поехали на встречу с грузом.

Платон, как периодически с ним случалось и ранее, закашлялся.

Сидящий за рулём Алексей, прекрасно зная, что тот кашляет от побочного действия постоянно им применяемых лекарств, и при этом никогда не болеет, с лёгкой подкалывающей издёвкой спросил:

– «Простудился?!».

Платон, привыкший к такому периодическому, подобному, детскому зубоскальству его молодого коллеги, кстати, приученного к этому им самим же, ответил одной из двух давно отработанных фраз:

– «Да, сифилис, проклятый замучил!».

Не желающий, как всегда, ни в чём уступать Платону Гудин, тут же встрял в их разговор:

– «Да, брось, ты! Какой сифилис? Чтоб им заразиться надо ох, как много иметь! А куда тебе?!», – после мгновенной паузы добавив:

– «…до меня!».

Он явно намекал на свои значительные половые способности и высокую врачебную квалификацию.

Но находчивый Платон сразу подставил под свой удар квази полового гангстера: