Титан. Жизнь Джона Рокфеллера - Рон Черноу

Рокфеллер не одобрял повальное увлечение покупкой яхт, которое пронеслось по Нью-Йорку в конце 1880-х годов, не владел ни кораблем, ни частным железнодорожным вагоном, но он не жалел расходов на быстрых лошадей и держал большие обогреваемые конюшни на 55-й Западной улице, 21. Каждый день после работы он выводил своих черных рысаков и смешивался с пышной процессией модных экипажей, заполнявших Центральный парк, и часто устраивал гонки с братом Уильямом, а взволнованный Младший сидел рядом с ним. Рокфеллер получал от рыси столько удовольствия, что в какой-то момент сказал сыну: «Я выезжал четыре раза вчера, и в совокупности за два дня сделал около восьмидесяти миль. Не думаешь, что я похож на восторженного юнца?»9 Младший описал стиль гонок его отца, который кажется метафорой его решительного, но осторожного управления «Стандард Ойл»:

«Другие возницы часто выходили из себя, если лошадь сбивалась с аллюра или слишком тянула; отец никогда. Если лошадь была возбуждена или упрямилась, он никогда не терял самообладания, терпеливо работал с животным, пока не успокаивал. Я часто наблюдал, как он очень быстро едет по Центральному парку; посередине дороги, через два потока, всегда немного прижимаясь влево – как он объяснил мне, чтобы путь был свободен, но оставалось достаточно расстояния справа, тогда, если встречный вовремя не перестроится, у него все еще есть место проехать10.

Нью-Йорк никогда не ослеплял Рокфеллера, он держался в стороне от элиты, которая задавала дорогие ужины и костюмированные балы, посещала театры, оперу и клубы. Он не интересовался кутежами, и его сложно представить в компании грузных мужчин, курящих сигары или женщин в дорогих мехах и украшениях. Газеты отмечали, что он тотально бойкотирует общественные мероприятия. Как написало одно издание: «Он никогда не развлекает известных людей, в его доме не принимают гостей, и он держится в тени всегда и везде»11. Хотя Рокфеллер вступил в клуб «Юнион лиг», он чувствовал себя неуютно рядом с пышностью Асторов и Вандербильтов. Когда Сетти в 1882 году попросила новый четырехколесный экипаж, Джон, взглянув на нее в изумлении, сказал, что они вряд ли могут себе это позволить, придется продать старый. Верный своим ежедневным ритуалам, он любил хлеб с молоком по утрам и пакет яблок вечером. Каждое утро перед работой его брил парикмахер в гардеробной, затем Рокфеллер сбегал вниз по ступенькам особняка точно в один и тот же час и за пять центов ехал по надземной железной дороге на 6-й авеню в центр. Его ум уже начинал работать, и он набрасывал заметки карандашом на манжете рубашки, пока поезд трясся в сторону Уолл-стрит. В девять утра, с боем часов, с легкостью привидения, как будто он шел по воздуху на цыпочках, он проскальзывал в здание «Стандард Ойл». «Никто больше не входил в контору так тихо, как господин Рокфеллер, – поделился его личный секретарь Джордж Роджерс. – Как будто у него плащ-невидимка»12.

В конце 1883 года «Стандард Ойл» начала подбирать место на южном краю Манхэттена для новой штаб-квартиры, которой было предначертано взмыть над Бродвеем в Боулинг-Грин, на месте, где когда-то стоял дом Александра Гамильтона. Фирма давно переросла старую контору Уильяма в двух зданиях на Пёрл-стрит и последние три года сидела в скромном неприметном здании по адресу: Бродвей, 44. Теперь, 1 мая 1885 года, потратив почти миллион долларов, «Стандард Ойл» переехала в свою новую неприступную крепость, массивное гранитное девятиэтажное здание. Снаружи название концерна обозначено не было, только номер дома. «Бродвей, 26», вскоре стал самым знаменитым деловым адресом, вторым названием нефтяного треста, синонимом загадочности, власти и эффективности. «Стандард Ойл» – ныне главная компания Америки, – в зону ее влияния входил лабиринт железных дорог, банки и другие предприятия. О новом здании писали высокопарным слогом, вероятно, не столько из-за впечатляющей неоклассической архитектуры, сколько из-за авторитета, символом которого оно стало. Один журналист сказал: «Многие достойные мужчины убеждены, что Бродвей, 26, – самое опасное место на земле – это пиратская пещера, логово головорезов коммерции»13. Самые здравомыслящие писатели, казалось, обмирают перед угрюмым величием центра власти Рокфеллера:

«На южной оконечности самой большой магистрали в самом большом городе Нового мира стоит огромное здание из простого серого камня. Надежное, как тюрьма, высокое, как шпиль, холодный и неприступный фасад как будто с укором смотрит на беспечную легкость идущей мимо толпы и хмурится на фривольность случайных солнечных лучей, которые ранним вечером играют на его карнизах. Люди видят его строгие двери, бросают взгляд наверх, на ряды немигающих окон, слегка задевают друг друга и спешат дальше, как то делали испанцы, проходя мимо зданий инквизиции. Это – Бродвей, 26»14.

Репортеры, которым удалось проскользнуть мимо бдительных охранников, обнаруживали мир, совершенно не соответствующий мрачному фасаду, величественное место со столами-бюро из красного дерева и коврами горчичного цвета. Приглушенная атмосфера – люди инстинктивно переговаривались вполголоса – отражала личность самого Рокфеллера. Кабинет Рокфеллера выходил на юг и на восток, с великолепным видом на бухту Нью-Йорка. По словам одного репортера: «Там отсутствуют суета и шум. Когда речь идет об операциях на миллионы, переговоры проходят тихо и методично, без возбуждения»15. Кабинеты были оборудованы некоторыми необычными элементами безопасности, перегородки из матового стекла доходили до потолка и скрывали происходящее внутри. Типичным для Рокфеллера образом двери снабжались специальными секретными замками: следовало знать, как повернуть ободок замка большим и указательным пальцами, прежде чем нажать на ручку, поэтому незваный гость мог неожиданно оказаться в ловушке, на первый взгляд, запертых дверей.

На новом месте главы «Стандард Ойл» сохранили традицию, заложенную годами ранее. Каждый день в полдень члены исполнительного комитета собирались на обед в зале на верхнем этаже, украшенном охотничьими и рыболовными трофеями и с видом на порт, вполне подходящим их всемирной империи. Внутри мира «Стандард Ойл» высшей наградой было получить приглашение пообедать за длинным столом. Директоры прибывали в цилиндрах, сюртуках и перчатках и всегда занимали одни и те же места. В своей обманчиво смиренной манере Рокфеллер уступил место во главе стола Чарльзу Пратту, самому старшему члену группы и спорившему с ним чаще всех; Флаглер сидел справа от Пратта, затем Рокфеллер, затем Арчболд. То, что Рокфеллер занимал обычное место среди коллег, многое говорит о его подходе к управлению, хотя отсутствие различий практически не скрывало его статус. Как сказал философ Герберт Спенсер: «Промышленное товарищество, как бы хорошо ни была теоретически уравновешена власть его членов, на практике становится соединением, в котором власть одного из соучастников без формального заявления со стороны других признается за преобладающую»16.

Мало кто из сторонних людей знал, что в умении направлять своих непохожих друг на друга соратников и мотивировать их заключался один из величайших талантов Рокфеллера: «Своим успехом в жизни я обязан прежде всего, доверию к людям и способностью внушать им доверие к себе»17. Он любил напоминать, что Наполеон не победил бы без своих маршалов18. Не будучи деспотичным, Рокфеллер легко делегировал полномочия и руководил своей империей мимоходом, радушно, незримыми путями проводя свою волю. На встречах проявлялась обратная способность Рокфеллера: чем тише он становился, тем сильнее ощущалось его присутствие, и он пользовался своей таинственностью гения места, не стесненного мелкими заботами. По воспоминаниям одного из директоров: «Я видел заседания правления, когда люди в возбуждении выкрикивали бранные слова и угрожающе жестикулировали, но господин Рокфеллер, сохраняя крайнюю учтивость, продолжал господствовать над залом»19. Иногда он дремал на кушетке после обеда. «Я хорошо помню, – говорил один руководитель, – как он откинулся назад в кресле на встрече директоров, глаза закрыты, все вбирает в себя. Время от времени он открывал глаза и вставлял замечание»20.