Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина

тебе мало одного фунта или ты не любишь пряников, чего-нибудь другого желаешь?

— Ах, какой вы, право, все шутите. Я очень люблю пряники, и слишком довольно с меня фунта. Благодарю вас за подарок! Ну, теперь сосчитайте, пожалуйста, что все стоит, и дайте мне этот счет маме показать.

Приказчик начал считать на клочке бумаги.

— Рубль восемьдесят копеек, — сказал он, подавая листок Саше, а тот тем временем развязал из платка и отдал ему десятирублевую бумажку.

— Ай, какие капиталы! — пошутил приказчик, принимая ее, и пошел к хозяину.

— Рубль восемьдесят копеек получите, дяденька! — сказал он ему и, приняв сдачу, вернулся к Саше. — Вот, дружище, восемь рублей двадцать копеек тебе сдачи! Завяжи покрепче в платок. Ну, теперь с Богом! Что прикажете, матушка, — обернулся он к старушке, только что подошедшей к прилавку.

— Две сальные свечки и ваксы маленькую банку, — ответила та.

Саша подхватил свой кулек и вышел из лавки. Тут в пространстве между двух дверей, внутренней и наружной, боком стояли его саночки. Как показалось холодно на свежем воздухе и как темно после яркого освещения лавки! «Ну, теперь к мяснику, — подумал Саша вслух, — и домой! Вот обрадуются сестренки! Как раз все, чего они желали, и конфеты, и пряники у нас будут… Я себе только один пряник оставлю, остальное же подарю маме, пусть она делит всем». И рассуждая так, он положил кулек на санки и прикрыл мешком сверху. «Ну, нуу! — крикнул он самому себе, — вези, лошадка, вези! Не ленись!»

Лавка мясная была в конце той же улицы и стояла на углу. На ступеньке ее крыльца сидел какой-то мужичок, весь закутанный и, видимо, усталый; из-под надвинутой на лицо шапки виднелась только седоватая борода, которая доказывала, что мужичок был уже не молод.

— Дедушка, — сказал ему Саша, — ты тут еще посидишь?

— Посижу… устал очинно, отдыхаю. А тебе-то что?

— Я вот саночки свои оставлю тут с кулечком, да боюсь, чтобы кто не увез, присмотри, дедушка, пожалуйста! Я сию минуту… Вот только к мяснику зайду.

— Иди, иди себе! Присмотрю! Будут целы саночки.

— Ну, спасибо, дедушка, дай Бог тебе! Я сейчас!.. — и он поспешил в лавку мясника.

Но там было также много народу, а тесноты больше, так как товар висел на стенках и приказчиков было всего трое. Пока покупатели берут, что им нужно, пока сговорятся, пока им отрежут, отрубят и взвесят, — время все идет. Однако сам хозяин скоро заметил Сашу и обратился к нему.

— Вам тоже мясца, сколько желаете?

— Маменька велела пять фунтов от ребер.

— А вот мы сейчас… Эй, Петров, отруби от ребер пять фунтов живей! У вас кулечек с собою? А! Мешок, ну, это все равно! Сколько тут весом? — спросил он у работника, подававшего ему кусок

— Пять с походцем, Павел Степанович.

— Ну, это ровно за пять мы посчитаем. Подержите ваш мешочек, молодой человек, мы вам говядинку положим… Товар отличный! Пять фунтов по девяти копеек. Сорок пять копеек с вас получить.

Саша подал ему мелочью и, раскланявшись, хотел уже уходить, как хозяин сказал ему:

— Соберитесь к нам, молодой человек, на праздниках со Степой поиграть! У нас в саду гора устроена. Из ваших товарищей многие приходят кататься.

— Покорно вас благодарю! Я не знаю… Если мама отпустит; я постараюсь.

Он говорил это робко и нерешительно. Степа был хороший веселый товарищ; и гора — завидное удовольствие, и мать, может быть, отпустила бы, но являлось большое препятствие: сапоги Сашины требовали сильной починки, а идти в гости в худых сапогах, да еще кататься с горы было не совсем удобно, и он, уходя, говорил себе, что нечего и думать о невозможном.

— Боже мой, что это? — вдруг вскрикнул мальчик уже на крыльце лавки. Ни старичка на ступеньке, ни саночек у тротуара не оказалось, — они вместе исчезли. Саша до такой степени растерялся, что не мог сразу сообразить, что это такое, как это случилось и что ему теперь делать.

Место было бойкое, и лавка мясника как раз приходилась на перекрестке; много народу шло и ехало мимо. Куда, в какую сторону кинуться? Может быть, он и догнал бы обманщика, тогда только закричать, и другие помогут ему остановить вора… Он узнал бы свои санки и этого старика. Он бросился наудачу в одну сторону; тут неподалеку стоял закутанный городовой, и Саша подбежал к нему.

— Не видали вы… Не проходил ли тут старик с санками? — спросил он в волнении.

— Нету, не видал, кажется, а может, и не заметил… Мало ли тут идут и все почти с санками. А тебе что такое до этого?

— Да он, этот старик, мои санки увез… с кулечком, там провизия разная; мне к мяснику понадобилось зайти, а он тут на крыльце и сидит. Старый, седая борода и закутанный… Я его как доброго и попросил: присмотри, говорю, дедушка, за моими саночками, а он мне: иди, говорит, присмотрю, а как вышел я — уже никого и нет, ни его, ни санок!

— Ах, ты простота! Как же это первому встречному свои санки поручать? Слыханное это дело? Мало ли тут пьяниц и жуликов разных ходит? Вот и нарвался на такого… Своими руками ему отдал… Эх ты!

— Да ведь он совсем старый был, седая борода… Как я мог подумать, что он меня обманет, да еще накануне такого праздника! — грустно говорил Саша. — Что же мне теперь делать? Кабы я знал, куда он пошел, в какую сторону, я бы, может, догнал его.

— Да! Лови ветра в поле!.. Я думаю, он давно удрал… Да ты долго ли был у мясника?

— Не больше пяти минут, мне сейчас же отрубили мяса и отпустили.

— Да тут и одной минуты довольно, чтоб увезти санки… Какой он из себя, высокий?

— Не знаю, он сидел, у него шапка совсем на глаза нахлобучена, пальто рваное и воротник высоко поднят и шарфом красным повязан. Седая борода…

— Он только все про седую бороду толкует!.. Да она, может, у него и привязана, — заметил городовой. — Он, может, теперь бравым молодцом шагает с твоими санками… Ну, ну, не огорчайся! Поди-ка ты вон по той улице, а я по этой пойду, потом опять тут сойдемся… Только очень далеко не уходи! Ясное дело, не догонишь! На молодца напал… И я-то, чтобы тебя успокоить, пойду, а сам знаю, что напрасно…

Они разошлись по разным направлениям.

«Господи Боже мой! Вот какая беда мне выпала! — думал, шагая и смотря по сторонам, Саша. — Кто бы мог подумать, старик, и