Имортист - Юрий Никитин

– Это трансвеститами станем, что ли?

Волуев объяснил голосом знающего человека:

– Это не трансвеститы… те идут со второго ряда.

– А кто эти?

– Педофилы. Треть из них – священники. Ну, вы сами знаете,что в их среде весьма и весьма… Да-да, весьма процветает. Даже цветет пышнымцветом, можно сказать, махровым! А этот, с рупором, заместитель председателя ихобщины. У них свой банк, свои фонды, свои газеты, свой канал на телевидении.Словом, сила! Так что все кандидаты в президенты всегда стараются заручиться ихголосами. А лучший способ доказать, как понимаете…

– Не понимаем, – заявил Вертинский брезгливо и коротковзглянул в мою сторону за поддержкой. – Поясните, уважаемый АнтонГаспарович.

– Выносливые мужики, – заявил Волуев. – Это жевсеамериканский марш! Идут через всю страну, а это чуть поболе, чем от Мытищ доКрасной площади. Когда дотопают до Вашингтона, вручат требование президентунемедленно ввести войска в Россию и установить там… что значит, здесь,демократический строй, где они могли бы… ну, свободно…

– Ага, – сказал Вертинский саркастически, – щас,вот так прямо и начнут войну! Мы подкинули Америке свою бомбу имортизма. Покане обезвредят, к нам не полезут.

Волуев подумал, сказал намекающе:

– Да? А если попытаются загасить очаг пожара, а неотлетающие от него искры?

В комнате сразу похолодало. Я взглянул на часы, до встречи слидером исламского мира двадцать секунд, кивнул Волуеву, и мы двинулись черезанфиладу залов.

Под утро привиделось, что стою в непроглядной ночи навершине огромной скалы, над головой смутно проступают подсвеченные неземнымогнем края облаков. Такие видел однажды в детстве на картине Доре, иллюстрациято ли к «Божественной комедии», то ли к «Потерянному раю», но поразила так, чтои наяву не раз видел эти титанические образы, и сейчас вернулось это ощущениевсеподавляющей мощи, вселенских масштабов, а когда всмотрелся, это оказались неподсвеченные облака, а края звездных туманностей, разлохмаченные титаническимивзрывами сверхновых, а ночь оказалась не просто ночь, а бездна космоса…

Леденея от ужаса, взглянул под ноги, но и там нет тверди,как нет и моих ног, нет моего тела, я вишу во Вселенной, лишенный сосуда, вкотором обитаю на планете Земля. Страх помутил мысли, не помогло дажеспасительное, что без тела зато не замерзну в космосе, меня не разорвет, сейчася бессмертный, но это же хуже смерти, когда я заблудился и уже никогда-никогдане отыскать крохотную песчинку – родную Галактику, а в ней из ста миллиардовзвезд отыскать ту, что зовется Солнцем.

– Ты вернешься! – прогремел нечеловеческий голос, яощутил, что говорит вся Вселенная, говорит изо всех сторон, а также изнутрименя. – Ты поведешь!..

– Господи, ну почему ты выбрал меня! – прокричал я встрахе. – Почему?.. Неужели нет больше умных, талантливых, знающих? Нечувствую я в себе силы вести все человечество из юсовского Египта. Сам могубыть имортистом, но чтоб других…

– Другие… – грянул яростный голос, и я понял, что Творецтоже может быть в ярости, гневе, разочаровании, – другие выбрали дорогуполегче… Остался только ты!..

– Но придут следующие, – сказал я, торопливо сглотнулком в несуществующем горле, добавил: – Для тебя время значения не имеет…

– Но имеет для вас, людей, – прозвучал громовой голос,я со страхом и жалостью услышал в нем усталость, – для вас будет ужепоздно…

Я успел увидеть целый поток крупных астероидов, что несутсячерез пространство, и вложенный в меня инстинкт предупредил, что наступитгрозный час, когда ударят в планету, на которой мой вид, мои люди, я тольконачал поднимать их с постелей, чтобы вести из сытого и болотного мира на берегуНила в знойную пустыню имортизма.

Чернота космоса стала бледнеть, я на скомканной постели,тело все еще сотрясается и съеживается, вселенский ужас медленно покидаетплоть, в ушах еще звучит трубный глас.

Голова с утра тяжелая, крепкий кофе не помог, а пробоватьвсякие там взбадривающие таблетки не рискую, консерватор, хоть и имортист. Аможет, имортист потому, что консерватор? Сидеть бы сейчас в удобном кресле,отдыхать, хоть еще и поработать не успел, но взгляд скользит по широкому листукалендаря, там отмечены даты, некоторые обведены фломастером в два-три круга,так мне заметнее, чаще вспоминаю, настраиваюсь, мозг за кадром подбираетданные, доводы…

Конечно, у меня календарь есть не только в компьютере,несколько человек из службы канцелярии президента работают, можно сказать,живыми календарями: держа перед глазами даты, намеченные встречи, тщательнораздвигая их по времени, чтобы не только не наползали одна на другую, но иподдерживали мой настрой в течение всего длинного рабочего дня: вслед затрудным разговором с президентом Молдовы сразу же награждение знаменитогоскрипача высшим орденом и рукопожатие самого президента, встреча с патриархом церкви,который будет настаивать на замене политруков в армии на священников, затемпресс-конференция для иностранных корреспондентов по проблемам нефтепровода вЗападную Европу…

Отец категорически отказывается переезжать в квартируполучше. Заявил, что это сын у него – президент, а он как был пенсионером, таки остался, с каких это заслуг такие льготы, а за чужой счет не станет… И неспорь, сынок, ты хоть и не чужой, но у меня своя гордость, живу только на то,что зарабатываю сам. Но ты не обижайся, можешь приходить в гости со своимпирогом, с конфетами, даже шампанским. А ушицу я сварю сам…

Я взглянул на часы, с преогромным трудом преодолелсильнейшее желание хорошо перекусить, вообще позавтракать, пожрать от пуза, совздохом упал на пол и отжимался до тех пор, пока не разогрелся, как Батарадз вдраке, руки задрожали, упал лицом в тонкий ковер.

Мы с чувством полнейшего интеллектуального превосходствахихикали над фразой тупого Митрофанушки из «Недоросля», где он заявляет: «Нехочу учиться, хочу жениться», но это всего лишь более ранний вариант нашего«Принимайте меня таким, каков я есть», то есть вот такое я говно и вовсе нестремлюсь становиться лучше, ибо для этого надо учиться, стараться,горбатиться, отжиматься хотя бы от пола, мало будет времени на бабс, кайф,расслабоны, оттяг…

Звякнул телефон, я тронул клавишу, появилось лицоАлександры, в глазах сразу же появилась тревога:

– Господин президент, что с вами?..

– Ничего, – буркнул я, – а в чем дело?

– Вы весь мокрый!

– А каким я должен быть, – огрызнулся я. – Слабыйя вот такой, понятно?.. Десять раз отжался и морду еле поднял.

От динамиков возле монитора донесся вздох облегчения:

– Фу-у-у… а то когда у вашего предшественника такое лицо, тосразу вызывали врачебную бригаду.