Ястреб халифа - Ксения Медведевич

С такими словами эмир верующих поднялся со своей тронной подушки и покинул собрание.

Замок Сов, некоторое время спустя

– …Почему? Как так вышло? Если силы нерегиля были истощены до предела, то как он вообще попал в Красный замок? – Наверное, Аммар уже в сотый раз задавал одни и те же вопросы.

Старый астроном терпеливо объяснял:

– Уважаемая Йемайа а-Иненна полагает, что нерегилю придает сил Клятва – но это противоестественно и потому опасно. Услышав о грозившей юной госпоже опасности, самийа бросился ее спасать – ибо только так он мог исполнить твой приказ доставить девушку ко двору, о мой халиф. Он не имел права ослушаться – и потому зачерпнул силы у Клятвы. Так проигравшийся в майсир[51]бежит к нечестивому ханаттийскому ростовщику за деньгами под большие проценты. Ворвавшаяся в Тарика сила Клятвы сожгла его изнутри – ибо никакому существу не положено выступать из собственных пределов, а ежели оно так поступает, то с гибельными для себя последствиями.

– Он что, не соображал, что делает? – рассердился Аммар на нерегиля – в самом деле, не сердиться же ему было на самого себя. – Откуда я знаю, как у него там с этими… как их… энергиями?

И покосился на сидевшую у окна сумеречницу. Точеный профиль резко, как на ханьских миниатюрах, вырисовывался на фоне голубого шелка, затягивавшего мирадор. Две витые тонкие колонны поддерживали низарийскую, всю составленную из морских раковинок арку – а посередине, в созданных колышущейся занавесью сумерках, сидела она. По-голубиному склонившись и легонько позванивая подвесками на навершиях шпилек, женщина сумерек улыбалась каким-то своим мыслям. Между глаз алым выписана была странная хвостатая буква – она словно запечатывала тайну ее улыбки.

Маленькую грудь стягивал тугой корсет лиловой парчи, и придавленная жесткой тканью белая кожа беззащитно круглилась над глубоким вырезом. Плотное, расшитое огненными птицами верхнее платье соединял на груди витой шелковый шнур. Маленькие острые ушки, тонкий очерк губ и пепельные длинные ресницы – Аммар почувствовал, что теряет голову.

Эта лекарка заставила бы встопорщиться чресла неизлечимо больного. Возможно, сказывались три с лишним недели воздержания. А может – и эта мысль звучала почти извинительно – в повороте высокой белоснежной шеи, в нежном наклоне головы и головокружительно тонком перехлесте золотых квадратиков пояса ему чудилась Айша. Такая, какой он ее увидел в Тудихе, где эмира верующих принимал старый Сегри, враг Умейядов и преданный слуга халифов. Девушку умастили и переодели, и это был последний раз, когда Аммар видел ее. Потом прибыли караван с невольницами и почетная стража, и из замка Тудихи Айшу увезли прямиком в Исбилью, дабы скрыть в покоях харима драгоценную жемчужину власти и избранницу тайн руки и сердца.

А в тот вечер Айша сидела в четырех шагах от него, за завесой – плотной, но проницаемой для отсветов масляных ламп и ароматических свечей. Оглядываясь и плывя на волнах перестука дарабукки и посвистывания флейт, Аммар видел ее тень на просвечивающем нежным золотом занавесе – хрупкая, гибкая, она поднимала чашу, и длинный парчовый рукав, блестящей змеей выползающий из-под ширмы, казался тяжелым и огромным для тонкого запястья.

Ее поцелуй до сих пор жег губы – поговаривали, что в слюне сумеречников есть что-то такое, что заставляет приходить в любовное исступление. Возможно, Айша унаследовала от своей волшебной прародительницы не только заостренные ушки – Аммар успел лизнуть одно из них, и это воспоминание сейчас не добавляло ему покоя, – но и растворенное под языком возбуждающее зелье, сводящее с ума мужчину.

Снова оглянувшись на голубиный свет мирадора, халиф встретился взглядом с женщиной – и почувствовал, как краснеет. Она читает мои мысли, в ужасе понял юноша. Она меня видит насквозь. И словно в ответ маленький алый рот изогнулся в улыбке – веселой и приветливой. Повадкой и нравом госпожа Йемайа а-Иненна вовсе не походила на своих сородичей: они разговаривали уже довольно долго, но Аммар не чувствовал неприятного изнурения, обычного во время бесед с лаонцами или северянами.

Облегченно вздохнув, Аммар виновато улыбнулся – «вы прекрасны, госпожа, и рядом с вами любой мужчина чувствует себя побежденным». И с сожалением вернулся к делу, которое привело его в замок Сов:

– Так как же нам быть? У меня есть… надежда?

Яхья перевел мягкие переливы певучих гласных ее ответа:

– Надежда всегда есть, говорит госпожа. Она не думает, что князь Полдореа умрет – но допускает мысль, что ей не удастся вернуть ему здоровье и силу.

– Что ж, он… так и… останется?.. – У Аммара недостало сил высказаться до конца.

Останется ни в раю, ни в аду – на высотах. В страшном пустом пространстве между жизнью и смертью. Лекарка не подпустила его к Тарику близко – «не ходите туда, господин, это может оказаться опасным» – вот и все объяснения. Но из-за порога комнаты он успел разглядеть страдальчески оскаленное лицо и услышать это. Жуткие, нечеловеческие – да что там, не обнаруживающие вообще никакого разума, заходящиеся всхлипывания. Голова моталась, тело выгибалось, навзничь растянутое между двумя деревянными колышками, – «иначе он царапает себя, господин, в таких случаях всегда придерживают руки». Йемайа, наклонившись, нырнула под занавеску и села в изголовье у Тарика. И властным жестом окрашенной алым ладошки приказала – уходите, мол, я же велела не приближаться. Пятясь и завороженно таращась в запретную комнату, Аммар успел увидеть, как лекарка быстро – несмотря на длиннейшие золотые ногти – отвинчивает крышечку с крошечной банки и поддевает на ноготь какую-то мазь. И раз, раз – придержав Тарика за лоб, смазывает тому за ушами. А потом осторожно надавливает подушечкой пальца на переносицу.

– …Нет, он может прийти в себя, но не с помощью госпожи.

Яхья перевел нежную трель сумеречницы и вздохнул. Аммар понял, что услышит нечто не очень приятное.

– А с чьей… помощью?

А Йемайа медленно кивнула Яхье – подвески-листики в высокой прическе тихонько зазвенели – и тот вздохнул еще раз.

И поставил перед собой маленький ларец черного дерева. Когда крышка откинулась, Аммар увидел, что внутри на золотистом шелке лежит круглый черный камень с гравировкой. Присмотревшись к исписанному по диаметру кругу, перечеркнутому пентаклем, он понял, что смотрит на сигилу Дауда.

– Я сделал ее давно, сразу после битвы под Фейсалой, – тихо сказал астролог.

– Что это? – подавляя страх, спросил Аммар.

– Госпожа Йемайа говорит, что не может давать ему утоляющие боль зелья до бесконечности. Обычно стараются не превышать двухнедельного срока. Но тут особый случай. Госпожа согласна подождать еще день. Но если нерегиль не придет в себя к послезавтрашнему утру – она предлагает положить его под печать.