Темные реки сердца - Дин Кунц

Грант разрешил ее дилемму, не просто обретя сознание, а буквально взорвавшись, выйдя из своего неестественного сна. С глубоким вздохом и беззвучным криком он выпрямился на сиденье, вмиг покрывшись потом и вздрогнув так сильно, что у него застучали зубы.

Они были сейчас лицом к лицу, разделенные лишь несколькими дюймами, и даже при слабом свете она увидела ужас в его глазах. Хуже того, в них была мрачность, которая передавала его дрожь в глубину ее сердца.

Он говорил настойчиво, хотя истощение и жажда сводили его голос к хриплому шепоту:

– Никто не знает.

– Все в порядке, – сказала она.

– Никто, никто не знает.

– Спокойнее, с вами будет все в порядке.

– Никто не знает, – настаивал он, казалось, его сжигали страх и беда, ужас и слезы.

Ужасная безнадежность наполняла его искаженный голос и каждую черточку его лица до такой степени, что женщина утрачивала дар речи. Бессмысленно было утешать человека, которому определенно являлись тени бедствующих душ в Царстве теней.

Хотя Спенсер смотрел ей прямо в глаза, казалось, что он вглядывается в кого-то или что-то, находящееся далеко от него, и изливает поток слов скорее себе самому, нежели ей:

– Это цепь, железная цепь, она проходит сквозь меня, через мой мозг, через мое сердце, через мои внутренности, и нельзя освободиться от нее, нельзя бежать.

Он опалял ее. Она думала, что ее нельзя так напугать. По крайней мере, не так легко и определенно уж не словами. Но он пугал ее безумно.

– Давай, Спенсер, – сказала она. – Надо двигаться, о'кей? Помоги мне вытащить тебя отсюда.

* * *

Когда мужчина с немного пухлыми щеками и мигающими глазками вышел из лифта в подвальном помещении без окон, он замер на месте и уставился на Еву, как голодный человек мог бы взирать на вазу персиков с кремом.

Ева Джаммер привыкла к тому, что воздействует на мужчин с мощным эффектом. Когда она работала шоу-герл, выступая без лифчика на подмостках среди других красавиц, и тогда взоры всех мужчин выделяли ее из множества женщин и следовали за ней, словно что-то в ее лице и фигуре не просто привлекало глаз, но поражало какой-то гармонией, словно таинственная песня сирены. Она притягивала к себе мужские взоры столь же неизменно, как искусный гипнотизер овладевает сознанием субъекта, помахивая перед ним золотым медальоном на цепочке или просто производя размеренные пассы руками.

Даже бедный маленький Термон Стуки – дантист, который, на свою беду, очутился в гостиничном лифте с двумя гориллами, у которых Ева взяла два миллиона наличными, был поражен ее очарованием в тот самый момент, когда от испуга не мог даже подумать о сексе. Стоя в лифте рядом с трупами головорезов под дулом револьвера тридцать восьмого калибра, направленного ему в лицо, Стуки переводил свой взгляд с револьвера на пышные холмы, приоткрытые низким вырезом Евиного свитера. Нажимая на курок, Ева поняла по блеску его близоруких глаз, что последней мыслью дантиста было не «Господи, помоги мне!», а «Вот это пара!».

Словом, когда ее представили Рою Миро, она ощутила что-то необычное. Трепет в сердце. Легкую дезориентацию, в которой, однако, не было ничего неприятного.

То, что она почувствовала, не могло бы быть названо желанием. Желания Евы все были окончательно взвешены и обозначены, и периодическое их удовлетворение достигалось с математической расчетливостью, не уступающей точности, с какой машинисты поездов в фашистской Германии соблюдали расписание. У нее не было ни времени, ни терпения на спонтанные действия в бизнесе или в личных делах. Вторжение незапланированной страсти было так же отвратительно ей, как, скажем, необходимость съесть червей.

Несомненно, однако, что она чувствовала что-то с первого же момента, как только увидела Роя Миро. И минута за минутой, когда они обсуждали запись разговора Грант – Давидович, а затем прослушивали ее, особый интерес к Рою возрастал. Незнакомая дрожь предчувствия охватила ее тело, когда она задумалась, как могут повернуться события.

За всю жизнь она так и не определила, какие качества в мужчине могли бы вызвать ее восхищение. Он выглядел достаточно привлекательно, с веселыми голубыми глазами, лицом мальчика-херувима и обольстительной улыбкой, но он не был красавцем в общепринятом смысле этого слова. В нем было пятнадцать фунтов лишнего веса, он был слишком бледен, и не похож, чтобы богат. Он одевался с меньшим тщанием, чем проповедники, разносившие по домам религиозные брошюрки.

Миро часто просил ее повторить кусок из записи, словно содержащий ключ, который требовал внимания, но она понимала, что он просто загляделся на нее и что-то пропустил.

Для них обоих, Евы и Миро, Бобби Дюбуа как бы перестал существовать. Несмотря на его рост и неуклюжесть, несмотря на его живописную и безостановочную болтовню, Дюбуа для них обоих представлял не больше интереса, чем голые бетонные стены бункера.

Когда все в записи было прослушано и переслушано, Миро, после некоторых рассуждений и раздумий, пришел к заключению, что он ничего не сможет поделать с Грантом в настоящее время. Оставалось только ждать: ждать, когда он объявится где-то, ждать, пока небо очистится настолько, что можно будет начать поиск со спутника, ждать, когда поисковые команды в поле нащупают что-нибудь, ждать, когда вернутся агенты, исследующие другие аспекты этого дела в других городах. Потом он спросил Еву, не одна ли она ужинает сегодня.

Она приняла приглашение с нехарактерным отсутствием застенчивости. У нее было возрастающее ощущение, что она откликается мужчине, обладающему какой-то тайной властью, силой, большей частью скрытой, лишь сквозившей в самоуверенности его легкой улыбки и в этих синих-синих глазах, которые открыты только для веселья, словно этот человек всегда ожидал, что будет смеяться последним.

Хотя Миро заказал машину от бюро Агентства, когда был в Вегасе, он поехал с Евой в «Хонде» в ее любимый ресторан на Фламинго-роуд. Отражение моря неоновых огней в плывущих низких облаках наполняло ночь волшебством.

Она рассчитывала, что за ужином, выпив с ним пару стаканов вина, узнает его получше и к десерту поймет, чем он восхищает ее. Однако его искусность в беседе была эквивалентна его взорам: достаточно приятно, но слишком отвлеченно, чтобы выдать что-либо. Ничто из того, что говорил Миро, ничто из того, что он делал – ни жест, ни взгляд, – не приблизили Еву к пониманию того курьезного интереса, который он вызвал у нее.

К тому времени, когда они покинули ресторан и пересекли автостоянку, направляясь к ее машине, она была раздражена и растерянна. Она не знала, должна ли пригласить его к себе или нет. Она не хотела заниматься с ним сексом. Это было впечатление не того рода. Конечно, некоторые мужчины открывают свое подлинное лицо, когда занимаются сексом: тем, что они любят делать, тем, как они это делают, что они говорят и как ведут себя в то время и после. Но ей не хотелось вести его домой, заниматься с ним любовью, потеть, отдаваться всей этой отвратительной рутине и по-прежнему не понимать, что в нем так заинтриговало ее.