Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918 - Эрих Людендорф

Все это ни в коей мере не могло даже приблизительно компенсировать неуклонно возраставшую ударную силу воодушевленного успехами противника или поколебать его веру в окончательную победу. И было абсолютно ясно, что негативных явлений в германских вооруженных силах не станет меньше, а, наоборот, при непрерывных отступлениях и под влиянием разлагающего воздействия германских поражений количество их будет только увеличиваться.

ОКХ было все труднее обеспечивать группы армий кронпринца Рупрехта и фон Бёна пополнением. Было бы легче, если бы ОКХ еще в конце июля, невзирая ни на что, отвело с фронта потрепанные или разбитые дивизии 7-й и 2-й армий.

Меня очень тревожили состояние духа и настроения как в войсках, так и на родине. Когда в августе нас в Авене посетил военный министр, я представил ему офицеров с передовой, чтобы они убедили его в дурном влиянии на воинскую дисциплину, исходившем из Германии. Как и другие руководители военного ведомства, министр упорно отказывался признавать подлинное значение данного факта.

Наши попытки организовать пропаганду внутри страны, взбодрить наш народ, придать ему уверенности не вышли за пределы первичных начинаний. После моих двухлетних настойчивых представлений рейхсканцлер только в августе 1918 г. решился учредить центральную службу по работе с прессой и органами пропаганды как в Германии, так и за рубежом. Не имея никаких властных полномочий, служба являлась беспомощным придатком ведомства иностранных дел. Все мои устные и письменные просьбы и предложения относительно создания специальной должности министра пропаганды не нашли отклика у имперского руководства. А ведь только компетентный министр или статс-секретарь, досконально знающий общее военное, политическое и экономическое положение, мог, соответственно требованиям войны и текущего момента, направлять такое мощное оружие борьбы, каким, безусловно, является пропаганда.

Обстановка на Западном фронте продолжала оставаться весьма напряженной. С середины августа, когда были предприняты первые шаги по налаживанию мирных переговоров, она только обострилась. Правда, существовала еще вполне обоснованная надежда удержать позиции; с фланга и тыла в Италии и Македонии мы были хорошо прикрыты. Однако уже отсутствовала всякая реальная возможность круто повернуть ситуацию и добиться решающей победы. В этом смысле и был 3 сентября сформулирован ответ на запрос рейхсканцлера.

Я считал настоятельно необходимым вновь посовещаться в Спа с рейхсканцлером и статс-секретарем фон Гинце. В приезде рейхсканцлера в ставку было отказано со ссылкой на его преклонный возраст, а со статс-секретарем встреча состоялась 10 сентября. По его словам, граф Буриан собирался обратиться с нотой ко всем воюющим державам и призвать их к началу переговоров о мире: Вена, мол, страстно желает прекращения войны. Что касается его собственных усилий по достижению мира, то, как заявил фон Гинце, он очень надеется на посредничество королевы Нидерландов. На чем основывалась эта надежда, понять из его слов я так и не смог. Зная графа Буриана, ни я, ни генерал-фельдмаршал фон Гинденбург не ожидали от его проекта ничего путного и считали наши действия в Гааге более перспективными.

После совещания статс-секретарь фон Гинце телеграфировал 11 сентября из Спа в ведомство иностранных дел о согласии его величества и ОКХ на немедленные шаги у королевы Нидерландов: союзникам, мол, будет предложено присоединиться к нашим усилиям.

Вопреки нашим советам, нота графа Буриана была все-таки 14 сентября опубликована. Но я не разделяю мнение дипломатов, что ее публикация якобы сделала невозможным вариант с посредничеством нидерландской королевы. Это, конечно, затруднило, но не исключило его полностью. И прежде всего я не могу объяснить, почему не обратились за содействием к королеве раньше, до появления ноты графа Буриана в печати, хотя времени для этого было более чем достаточно. Мне не верится, что статс-секретарь фон Гинце действительно со всей серьезностью говорил с голландским посланником в Берлине.

В это время я произвел в своем штабе одно существенное изменение: объединил различные отделы, находившиеся в моем непосредственном подчинении, и оставил за собой только последнее слово при принятии важных решений. Это меня несколько разгрузило. Все, что мне пришлось пережить, ни для кого не проходит бесследно. Меня назначили в ОКХ не для того, чтобы заключать мир, а чтобы выиграть войну, и я думал не о чем-либо другом, а только об этом. Мне хотелось, подобно Клемансо и Ллойд Джорджу, мобилизовать для победы весь немецкий народ, но я не был, как ложно вновь и вновь утверждают, диктатором. В распоряжении Ллойд Джорджа и Клемансо были суверенные парламенты, всецело поддерживавшие их. Одновременно они возглавляли административные и исполнительские органы власти. У меня же не было никаких конституционных прав непосредственно воздействовать на государственные структуры, чтобы обеспечить реализацию моих представлений, касавшихся потребностей войны, и я часто не находил во властных инстанциях нужного понимания и действенной поддержки. Поскольку мир был недостижим, я пытался довести войну до благополучного завершения. Только это могло уберечь нас от незавидной участи, которая выпала теперь на нашу долю. Но я понял: благополучный конец уже невозможен, близится беда, отвести которую я так старался всю свою сознательную жизнь.

В период событий, происходивших в Спа, группы армий кронпринца Рупрехта, фон Бёна и кронпринца Германского совершили успешный маневр по отводу своих войск из района Кеммеля и долины реки Лис к линии Зигфрида и к реке Вель. 18-я армия, проделавшая самый длинный путь, завершила отход 7 сентября.

Противник повсюду преследовал наши части буквально по пятам и скоро продолжил наступление. Схватки носили чрезвычайно ожесточенный характер, особенно в полосе Мевр – Голнон. 25 и 26 сентября шли жаркие бои местного значения. В общем и целом позиции удавалось удерживать, однако это стоило нам серьезных потерь.

Началось оборудование линии Германа в тылу обеих северных групп армий. Усердно трудились и над укреплением оборонительных рубежей в тылу группы армий кронпринца Германского.

За линией фронта, между морским побережьем и рекой Маас, шла полным ходом эвакуация, периодически нарушаемая воздушными налетами противника. Предстояло вывезти огромное количество всякого имущества, без которого было невозможно вести войну. Многие службы ранее проводили неверную политику по складированию запасов, что создавало дополнительные осложнения и хлопоты.

Уже в конце августа бросилось в глаза очень оживленное движение противника перед оборонительными линиями группы армий фон Гальвица, между Сен-Миелем и рекой Мозель. Можно было ожидать наступления американцев. ОКХ подтянуло к выбранному участку резервы. Я обсудил с начальниками штабов группы армий и соответствующих армейских соединений вопрос о давно запланированной эвакуации Сен-Миельского выступа. Командиры частей были настроены довольно оптимистично. К сожалению, ОКХ, стараясь сохранить за собой расположенные за выступом важные индустриальные объекты, отдало приказ об отводе войск только 10 сентября.

Эвакуация еще не закончилась, когда 12 сентября последовал удар между Руптом и Мозелем, сопровождавшийся вспомогательным ударом на северном конце выступа у высот Камбре. На обоих участках враг продвинулся вперед. На южной оконечности выступа не удержалась прусская дивизия. Поблизости не оказалось резервов, чтобы выправить положение. На северных высотах занимала позиции австро-венгерская дивизия, которая могла бы проявить больше стойкости. Местное армейское командование уже в полдень приказало оставить выступ. Я был недоволен и собой, и командованием на местах. Позднее мне доложили, что отход проходит планомерно. Это стало возможным, поскольку противник не оказывал давления. На основании полученных сводок я подготовил свой очередной доклад, который, как оказалось потом, был чересчур оптимистичным.